Апокалипсиси
Я влюбился.
Сначала все было не серьезно. Мы стояли в коридоре и заполоняли проход. Чья-то мама (или тетя?) тучно и неотвратимо, как гроза, надвигалась на кухню. Я приобнял девушку за талию и отодвинул в открытую дверь чулана. Нагло глядя ей в глаза, демонстративно защелкнул защелку. Она была чертовски красива. Самая красивая, среди 4 своих сестер (или подружек?). Я улыбнулся и, неожиданно для нее, поцеловал (один раз живем). Она убрала руку с груди (и как она туда попала?). Я будто случайно соскользнул другую ниже талию. Нас подвела защелка. Видимо, она щелкнула слишком громко. Чья-то мама (или тетя?) принялась изо всех сил колотить в дверь, очень натурально крича: "Чем это вы там занимаетесь?" и "Что вы делаете с моей дочерью? (все-таки мама?)". Ооочень натурально - даже Камерон Диаз так не сыграть.
Потом я несколько раз приходил к ней в комнаты. Ее сестры относились ко мне с подозрением, но, в общем-то, дружелюбно, и палок в колеса не вставляли. Они лишь обреченно вздыхали: "Опять ты" - и непременно находили мою избранницу под одеялами на диване и будили ее.
А потом я понял, что влюбился. И что это не правильно. Так не должно быть, потому что у меня - Машка. Физически во сне ее не было, но то, что она есть, я отчетливо помнил. И новая возлюбленная помнила. Я не знаю, как и когда я влюбился. Было ли это в летнем ресторане с одним сплошным окном на потолке, или в метро, где коммунисты ждали смерти царского сына и раздавали оружие, в ее комнате, где мы обнимались, сидя на диване, и молчали (или болтали без умолку?) или в гостиной, где дедушка-переживший-бабушку начал спиваться, а моя мама просила больше ему не наливать (впрочем, дедушке все равно наливали, это же дедушка).
Это было очень светлое и нежное чувство. Очень трогательно, ускользающее, теплое, как кашемировая кофточка. Я до сих пор чувствую его в своем организме и хожу осторожно, искренне боясь растрясти или обронить.
Мы сидели в ресторане, том самом, с окном, за залитым солнечным светом квадратным столом (естественно, это было два сдвинутых стола под одной белой льняной скатертью). Я признался в любви. Она (улыбнулась?) и сказала, что тоже меня любит. А потом заплакала. Она металась по огромному залу между людьми, столами и стульями, а я бегал за ней и пытался удержать, ловя в свои объятья. Я загнал ее в угол к черному ходу и вытеснил на пожарную лестницу. Здесь никто не ходил, но пол покрывала красная дорожка с зелеными полосами по краям. В солнечных лучах золотым песком клубились пылинки. Мы сели - прямо так, на ступеньки - и она призналась, что не может так.
Она дала мне 24 часа на то, чтобы я все рассказал.
С тех пор прошло полдня. Царский сын умер - я прочитал об этом в газетах. Оружие в метро почти закончилось, хотя выбор оставался. Я посмотрел три пистолета, и даже пострелял из них. Первый был самый популярный, но мне категорически не понравился. Вместо патронов в магазин засыпались!! гайки и металлическая стружка - этого хватало ровно на один раз - а после выстрела у пистолета отлетало дуло (хотя меня и пытались убедить, что так происходит не всегда и мне просто не повезло). Потом началась революция, но это я уже помню очень смутно.
Я обещал, что во всем признаюсь. Рассказываю.
Посмотрим, что приснится следующей ночью.
Сначала все было не серьезно. Мы стояли в коридоре и заполоняли проход. Чья-то мама (или тетя?) тучно и неотвратимо, как гроза, надвигалась на кухню. Я приобнял девушку за талию и отодвинул в открытую дверь чулана. Нагло глядя ей в глаза, демонстративно защелкнул защелку. Она была чертовски красива. Самая красивая, среди 4 своих сестер (или подружек?). Я улыбнулся и, неожиданно для нее, поцеловал (один раз живем). Она убрала руку с груди (и как она туда попала?). Я будто случайно соскользнул другую ниже талию. Нас подвела защелка. Видимо, она щелкнула слишком громко. Чья-то мама (или тетя?) принялась изо всех сил колотить в дверь, очень натурально крича: "Чем это вы там занимаетесь?" и "Что вы делаете с моей дочерью? (все-таки мама?)". Ооочень натурально - даже Камерон Диаз так не сыграть.
Потом я несколько раз приходил к ней в комнаты. Ее сестры относились ко мне с подозрением, но, в общем-то, дружелюбно, и палок в колеса не вставляли. Они лишь обреченно вздыхали: "Опять ты" - и непременно находили мою избранницу под одеялами на диване и будили ее.
А потом я понял, что влюбился. И что это не правильно. Так не должно быть, потому что у меня - Машка. Физически во сне ее не было, но то, что она есть, я отчетливо помнил. И новая возлюбленная помнила. Я не знаю, как и когда я влюбился. Было ли это в летнем ресторане с одним сплошным окном на потолке, или в метро, где коммунисты ждали смерти царского сына и раздавали оружие, в ее комнате, где мы обнимались, сидя на диване, и молчали (или болтали без умолку?) или в гостиной, где дедушка-переживший-бабушку начал спиваться, а моя мама просила больше ему не наливать (впрочем, дедушке все равно наливали, это же дедушка).
Это было очень светлое и нежное чувство. Очень трогательно, ускользающее, теплое, как кашемировая кофточка. Я до сих пор чувствую его в своем организме и хожу осторожно, искренне боясь растрясти или обронить.
Мы сидели в ресторане, том самом, с окном, за залитым солнечным светом квадратным столом (естественно, это было два сдвинутых стола под одной белой льняной скатертью). Я признался в любви. Она (улыбнулась?) и сказала, что тоже меня любит. А потом заплакала. Она металась по огромному залу между людьми, столами и стульями, а я бегал за ней и пытался удержать, ловя в свои объятья. Я загнал ее в угол к черному ходу и вытеснил на пожарную лестницу. Здесь никто не ходил, но пол покрывала красная дорожка с зелеными полосами по краям. В солнечных лучах золотым песком клубились пылинки. Мы сели - прямо так, на ступеньки - и она призналась, что не может так.
Она дала мне 24 часа на то, чтобы я все рассказал.
С тех пор прошло полдня. Царский сын умер - я прочитал об этом в газетах. Оружие в метро почти закончилось, хотя выбор оставался. Я посмотрел три пистолета, и даже пострелял из них. Первый был самый популярный, но мне категорически не понравился. Вместо патронов в магазин засыпались!! гайки и металлическая стружка - этого хватало ровно на один раз - а после выстрела у пистолета отлетало дуло (хотя меня и пытались убедить, что так происходит не всегда и мне просто не повезло). Потом началась революция, но это я уже помню очень смутно.
Я обещал, что во всем признаюсь. Рассказываю.
Посмотрим, что приснится следующей ночью.