Зильберштейн C.Я. В.В.Лебединцев. Часть 2.
Оригинал взят у polikliet в Зильберштейн C.Я. В.В.Лебединцев. Часть 2.
Зильберштейн С.Я. В.В. Лебединцев // Каторга и ссылка. 1928. № 2 (39). С. 146-165.
См. Зильберштейн C.Я. В.В.Лебединцев. Часть 1.
С. 157.
7.
Лебединцев вступает в «Летучий боевой отряд Северной области», который находился в непосредственном распоряжении центрального комитета. Вместе с другими членами отряда В.В. пробирается в Россию, сначала проводит некоторое время в Петербурге, а потом устраивается в Финляндии, в Колломяках. Здесь, на даче Боргоена, находилась «штаб-квартира» боевого отряда с лабораторией для выделки бомб и с маленькой фотографией, в которой террористы снимались до выхода на дело; здесь члены отряда обучались стрельбе и бомбометанию. Во главе отряда становится Альберт Трауберг¹ носивший партийную кличку «Карл». Хладнокровный, отважный, с сильной волей, идущий напролом к своей цели, безза-
¹ А. Трауберг начал свою революционную деятельность в Прибалтийском крае, где он служил письмоводителем у судебного следователя.
Альберт Трауберг ("Карл")
С. 158.
ветно преданный делу революции, А. Трауберг самой природой был предназначен для роли конспиратора и заговорщика, большого масштаба. Отряд состоял из хорошо сколоченной группы решительных, бестрепетно идущих на смерть революционеров. Во второй половине 1906 г. им удалось осуществить целый ряд террористических актов. В августе был убит Коноплянниковой генерал Мин. В октябре Рагозинникова застрелила начальника гл. тюремного управления Максимовского. 2 декабря рабочие Воробьев и Березин ранили осколками бомбы быв. московского ген.-губернатора Дубасова, которого они подстерегли во время прогулки в Таврическом саду. В конце декабря был убит бывшим матросом Егоровым военный прокурор Павлов. Целый ряд задуманных актов (на министра Редигера, градоначальника Драчевского и др.) не вышел из стадии подготовительных действий¹. Не удался также и план покушения на царя, в котором должны были участвовать члены группы Трауберга вместе с инженером А. Белоцерковцем; предполагалось взорвать императорский поезд, но в самый разгар приготовлений Белоцерковец, бывший душой этого предприятия, был арестован.
Лебединцев деятельно помогал Траубергу в осуществлении всех этих покушений. На первых порах дело как-будто налаживалось, работа увлекла В.В. В одном из своих писем этого периода он пишет: «Я вполне доволен своей работой. Теперь я хорошо вижу, что на избранном мною пути я найду то, что я искал всю свою жизнь». В это время Трауберг решил выполнить серию террористических актов, из которых главными были: взрыв правого сектора Государственного совета, покушение на вел. князя Николая Николаевича и др. Автором проекта покушения на Гос. совет, этот неизменный «оплот царского престола», был Лебединцев, который задумал этот план еще во время своего пребывания в Италии. Этот проект требовал тщательного изучения всей внутренней обстановки заседаний Гос. совета и сложных приготовлений. Для подготовки этого грандиозного предприятия В.В. командируется за границу. Он с жаром принимается за порученное ему дело: вступает в переговоры с видными представителями партии, получает необходимые указания, приобретает нужные технические средства и пр. Он обдумывает также и свою собственную роль в предстоящем акте и меняет свою внешность так, чтобы быть вполне похожим на юркого итальянского корреспондента, за которого он выдает себя в России: на портрете этого периода мы видим его в пенснэ, с коротко остриженными волосами, с лихо закрученными усами и с острой бородкой. Когда Лебединцев приехал в Париж, В. Бурцев повидался с ним и в специальной беседе предупредил его о прикосновенности Азефа к охранке. Живущие за границей близкие друзья В.В. также скепти-
¹ Подробно об этом см. в книге Спиридовича: «Партия социалистов-революционеров и ее предшественники».
С. 159.
чески относятся к личности Азефа и советуют В.В. быть осторожным. Но он так увлечен своими планами, что не придает серьезного значения этим предупреждениям. Правда, однажды в разговоре со своими друзьями он высказал сожаление о том, что в его планы посвящен ЦК, потому что «там болтают», но эта мысль ничуть не колеблет его решимости продолжать начатое дело. А между тем, еще будучи в Италии, Азеф узнал подробно о предполагающемся покушении на Гос. совет. Имеются сведения, что и сам Лебединцев говорил Азефу о том же. Последний, конечно, не преминул поделиться своими сведениями с охранкой.
В последних числах октября В.В. возвращается в Россию и тотчас же пишет своим друзьям за границу о том настроении, в котором он застал отряд, глубоко взволнованный казнью «Медвежонка» (Рагозинниковой). Он пишет, что эта смерть еще теснее, еще глубже спаяла товарищей по делу. Лебединцев радостно входит в эту среду, исполненный веры в успех дела. План покушения разрабатывается тщательно, во всех подробностях: изучается расположение мест членов Гос. совета, порядок выдачи пропускных билетов для корреспондентов, подаются заявления о выдаче пропусков фиктивным сотрудникам «Русского Слова» и др. газет. По плану Лебединцева, выработанному им совместно с Траубергом, террористы должны были проникнуть в здание Гос. совета под видом корреспондентов; предполагалось во время заседания бросить в правую часть Государственного совета несколько разрывных снарядов, помещенных в корреспондентских портфелях.
Внезапный арест Карла и других террористов заставляет боевой отряд перестроить свои ряды. Во главе отряда становится Лебединцев. Он с головой уходит в работу по дальнейшей подготовке акта, но тут неожиданно вырастают серьезные препятствия и затруднения внутрипартийного характера. В письме от 4 ноября 1907 г. В.В. жалуется своим друзьям: «Встретились менее всего ожиданные трения со стороны теоретической. Глупо и бессмысленно это». В дальнейших письмах эти жалобы повторяются все чаще и чаще. По-видимому, кто-то (не Азеф ли?) тормозил это дело.
ЦК каждый раз по различным мотивам откладывает осуществление уже подготовленного террористического предприятия. Эти задержки нервируют Лебединцева, который прекрасно понимает, что подобные предприятия осуществимы только при быстром выполнении их; в противном случае увеличивается риск провала, не говоря уже о том, как психологически трудно столько времени, при таком безумном напряжении нервов, сохранять единство воли и настроения. Еще хуже почувствовал себя Лебединцев, когда в газетах появились сведения о затеянном террористами покушении на Гос. совет и когда доступ в Гос. совет оказался затрудненным, благодаря строгим мерам охраны и контроля, при которых сверялись фотографические карточки корреспондентов и отбирались у них при
С. 160.
входе портфели. Все эти факты удручающе подействовали на Лебединцева. 7 декабря он пишет: «Плохи дела наши. Был момент даже, когда все было близко от полного распада. Избегнуть этого удалось, и теперь, поскрипывая, едем дальше. Это все-таки не значит, что планы мои перестали быть выполнимыми. Они отодвинулись на пару месяцев, и это обстоятельство делает их лишь более шаткими. Хочу верить, что достигнуть цели удастся и все пойдет хорошо»¹.
Между тем, и в Гос. думе начались разговоры об опасности, угрожающей Гос. совету со стороны террористов; черносотенные депутаты даже внесли по этому поводу запрос в думу; странным образом обсуждение этого запроса каждый раз откладывалось. Все указывало на несомненную осведомленность охранки в этом вопросе. При таких условиях дальнейшее проведение акта, направленного против Гос. совета, представлялось опасным и безрассудным. Кроме того, как мы видели из письма от 4 ноября, кое-кто из руководителей партийной политики возражал принципиально против такого применения массового террора. Центральному комитету ничего другого не оставалось, как наложить свое veto на подготовляемое покушение, и, таким образом, план Лебединцева рушился. Вся колоссальная работа по подготовке столь сложного предприятия оказалась впустую. Центральный комитет предложил Лебединцеву заняться организацией покушения на двух «столпов отечества» - вел. князя Николая Николаевича и Щегловитова. Связанный партийной дисциплиной, В.В. вынужден был согласиться, но он пошел на это дело нехотя. Крах взлелеянного плана, который он считал главным делом своей жизни, лишил его духовного равновесия. Уже не было полной уверенности в успехе дела. Да и самое-то дело, которое ему предстояло осуществить, казалось ему незначительным в сравнении с его прежними замыслами. Как бы то ни было, В.В. с присущей ему энергией приступил к подготовительным действиям по осуществлению покушения на Николая Николаевича и Щегловитова. Было решено, что сам В.В. в этих актах не выступит и ограничится только ролью организатора и инструктора.
Между тем, различные симптомы указывали на наличие провокации, направившей внимание охранки на деятельность «Летучего боевого отряда Северной области». Заграничные друзья Лебединцева начали тревожиться за его судьбу: в русских газетах, которые они читали, они все чаще встречали указания на поразительную осведомленность охранки относительно планов северного отряда. Не могло быть сомнения в том, что некоторые члены отряда находятся под наблюдением охранки. Встревоженные друзья В.В. советуют ему хотя бы временно бросить дело и уехать за границу. Снова начинаются трения и помехи со стороны руководящих партийных
¹ Статья М. Семеновой о Лебединцеве в «Былом» за 1909 г., № 11-12, Париж.
С. 161.
органов. Жалобами на эти помехи наполнены все последние письма В.В. Он сетует на отсутствие поддержки, без которой невозможно работать. Он постоянно жалуется на проволочки и отсрочки в деле осуществления намеченных покушений. Он чувствует, что кто-то поблизости подрывает и разрушает то, что он налаживает с таким трудом, с такой терпеливой настойчивостью. Порой в его письмах проскальзывают ноты отчаяния. Лебединцев уже мало верит в успех дела. Говоря о своих товарищах по работе, которых В.В. полюбил, он меланхолически прибавляет: «я завидую их вере, которой мне окончательно не хватает и которой не хватало мне всегда». Он уже сдается на уговоры друзей о временном отъезде за границу, «чтобы спасти то, что можно спасти»; он мечтает о том, чтобы хоть немного отдохнуть вдали от этой ненормальной обстановки, но отъезд оттягивается. Он чувствует, что почва ускользает из-под его ног.
В письме от 2 февраля он пишет: «Мне удалось заработать рублей сто маленькой литературной работой (перевел итальянскую книгу). Это мне еле-еле дает возможность добраться до Парижа. Несмотря на это, я думаю туда поехать в надежде, что вы поможете мне вернуться обратно через неделю. Мне очень трудно решиться на этот отъезд, но я это делаю, так как это - единственное средство спасти то, что должно быть спасено. Если я уеду в среду, то мы увидимся дней через десять»...
Увы, всего через 5 дней неизбежное свершилось, и Лебединцев был арестован на улице вместе с другими членами северного отряда.
Произошло это так.
К началу февраля все подготовительные действия по реализации покушений на Николая Николаевича и Щегловитова были закончены. Удалось в точности выяснить время и направление выездов вел. князя и министра. Было приготовлено нужное количество разрывных снарядов. Были распределены роли между всеми участниками акта. В самый последний момент В.В. решил принять непосредственное участие в выступлении. Почему В.В. принял это решение, вопреки прежнему, решению ограничиться ролью организатора покушения? Мы можем об этом только догадываться по различным намекам, рассеянным в его письмах и в воспоминаниях друзей. По-видимому, здесь действовало, в первую очередь, чувство любви к товарищам и сознание неразрывной связи, соединяющей всю группу. В одном из его последних писем мы читаем: «Я не могу и не хочу предоставить самим себе тех, которые неразлучно связаны со мной. Я не хочу оставить их действовать одних. Пусть это бессмысленно, я готов это признать, но я предпочитаю действовать бессмысленно, но быть вместе с ними».
При такой психологии Лебединцеву трудно было примириться с ролью «инструктора смерти», жертвующего чужими жизнями и остающегося «в сторонке» в самый решительный момент. «Лучше самому умереть, чем других посылать на смерть», - сказал он
С. 162.
однажды своему близкому другу. Возможно и другое предположение: можно допустить, что в эти последние дни В.В. пережил рецидив пессимизма, и тогда им снова овладело желание уйти из жизни и, уходя, внести ужас в ряды «мракобесов». Как бы то ни было, на 6-е февраля было назначено выступление отряда, но Щегловитов был своевременно предупрежден, и покушение в этот день не состоялось. На следующий день террористы во главе с Лебединцевым снова заняли свои посты - одни вблизи княжеского дворца, имея в виду настигнуть Николая Николаевича при его возвращении с охоты, а другие, поджидая министра около министерства юстиции, с тем, чтобы напасть на него при проезде в Государственную думу. Но агенты охранного отделения, предупрежденные Азефом, уже следили за всеми передвижениями боевиков. Лебединцева задержали с разрывным снарядом на углу Кирпичного переулка и Морской улицы. Другие были также задержаны - одни с бомбами, другие - с браунингами. Из них Лидия Стуре и Александр Смирнов стреляли в агентов охранного отделения и ранили одного из них.
Лидия Стуре
Александр Смирнов
8.
Лебединцева и его товарищей посадили в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Каждому была отведена одиночка, и все были под строгим надзором тюремной стражи. Тюрьма эта предназначалась исключительно для «тяжких преступников». Здесь царила жуткая тишина, прерываемая звоном старинных крепостных часов, да слабыми отголосками городского движения. Иногда доносилось дыхание моря, которое будило воспоминания о приморских странах, о чем-то далеком и прекрасном... Днем Лебединцев большей частью шагал по камере, неутомимо разворачивая длинный свиток безрадостных мыслей и воспоминаний. Ночные часы приносили с собой жуткое ощущение полной отрешенности и оторванности от всего мира.
Власти торопились закончить дело о покушении на Николая Николаевича и на Щегловитова. По всем действиям следственных органов видно было, что направление и исход дела предрешены и что следователю важно только подогнать весь материал обвинения к статьям, карающим смертной казнью. Следователь не позаботился выяснить всю обстановку дела и роль закулисных вдохновителей покушения; такое исследование, безусловно, привело бы следствие к Азефу, а это было нежелательно властям. Последние прекрасно знали со слов Азефа весь план покушения и роль каждого из участников; эти агентурные данные и послужили главной основой обвинения против семи боевиков. В центре внимания следователя, естественно, оказалась таинственная фигура итальянского подданного, «доктора агрономии Марио Кальвино». Из агентурных источников имелось указание на то, что под этим именем скрывается бывший
Всеволод Лебединцев ("Марио Кальвино")
С. 163.
сверхштатный астроном Пулковской обсерватории Лебединцев, но сам он отрицал это и настаивал на своем итальянском подданстве. Для проверки этого обстоятельства вызвали сотрудников обсерватории во главе с вице-директором обсерватории, А. Соколовым; вызвали также и председателя Гос. совета М.Г. Акимова¹ близко знавшего отца Лебединцева и всю его семью; им предъявили лицо, назвавшееся Марио Кальвино, но опознать в нем Лебединцева они не могли или не хотели. Загадочная личность захваченного террориста интриговала всю печать и особенно «Новое Время», которое посвятило ему на своих страницах целый ряд статей и «писем в редакцию». Заинтересовалось этим вопросом и итальянское посольство. Секретарь посольства получил пропуск в тюрьму и там имел продолжительную беседу с В.В., который произвел на секретаря сильное впечатление своим полным достоинства поведением. Это поведение, в связи с прекрасным знанием итальянского языка и со всем внешним обликом В.В., в такой степени расположили к нему секретаря, что последний обещал ему спасти его, если только он подтвердит свое итальянское происхождение. Но В.В. только улыбнулся своей тонкой улыбкой и прибавил на чистейшем итальянском языке: «Grazia per tante belle cose»². Слова эти, как и все поведение заключенного, впоследствии, когда обо всем этом узнали в Италии, произвели там большую сенсацию. Конечно, чтобы установить с точностью прошлое и действительную фамилию В.В., проще было обратиться на его родину, в Одессу, где его знали многие, но следственные власти так торопились закончить следствие, что дальше уже сделанного опроса не пошли. Дело было передано в Петербургский военно-окружной суд. «Процесс о семи», начавшийся 14 февраля 1908 г., велся под покровом сугубой тайны. На суде защитником Лебединцева и других подсудимых выступил прис. поверенный А.М. Земмель. Большинство подсудимых признало свою принадлежность к северному боевому отряду, но от дальнейших показаний отказалось. Все подсудимые держали себя мужественно и спокойно и так же спокойно встретили приговор, присудивший семерых, а именно: Лебединцева, Анну Распутину, Сергея Баранова, Л. Синегуба, Александра Смирнова, Лидию Стуре и Елену Лебедеву («Казанскую»), к смертной казни через повешение.
В.В. был осужден, как Марио Кальвино. Несомненно, что это упорное нежелание раскрыть свою действительную фамилию вызывалось мыслью о родных, от которых В.В. хотел возможно дольше скрыть то, что случилось. Его защитник имел с ним свидание в тюрьме почти накануне казни. В.В. поразил его своим равнодушием к смерти. За несколько часов до казни В.В. написал записочку своим итальянским друзьям, которая заключала в себе всего четыре слова: «Привет из потустороннего мира».
¹ М.Г. Акимов - будущий министр юстиции.
² Спасибо за такие прекрасные побуждения...
Анна Распутина
Сергей Баранов
Лев Синегуб
Елизавета Лебедева ("Кися")
С. 164.
На третий день после осуждения, в ночь на 17 февраля, подсудимых повели на казнь. Это печальное шествие было встречено прощальными возгласами, пением и демонстративным стуком заключенных в Петропавловской крепости. Выйдя из тюремного коридора, сами осужденные также запели похоронный марш. Виселицы были воздвигнуты на «Лисьем Носу». Тела казненных были брошены в море.
После казни отец В.В. Лебединцева получил от его защитника, А.М. Земмеля, письмо: «Уважаемый Владимир Арсеньевич. Теперь, когда тайна обнаружена, я считаю своим долгом сообщить вам, что, будучи командирован по назначению для защиты вашего сына, я имел затем с ним личное свидание и, по его поручению, передаю вам следующие его слова: «Смерти не боюсь, избегнуть ее не желаю. По-прежнему вас люблю. Скорблю, что так вышло, но иначе поступить не мог».
В 1917 г., когда великая революция упразднила все жандармские управления вместе со всеми явными и тайными провокаторами, Одесский совет рабочих депутатов первого созыва постановил увековечить память Лебединцева постановкой памятника на бывшей Екатерининской площади (ныне площадь Карла Маркса). Но в бурном ходе революционных событий проект этот осуществления не получил. Иной памятник был создан творческим трудом Леонида Андреева. Мы говорим об его «Рассказе о 7-ми повешенных». Л. Андреев был лично знаком с Лебединцевым. Они несколько раз встречались в Финляндии, где покойный писатель и жена его прожили некоторое время на своей собственной даче. В свободные часы В.В. заходил к Андрееву, который в продолжительных беседах мог оценить блестящие качества разностороннего и оригинального ума Лебединцева. Последний, кроме того, давал уроки итальянского языка жене писателя. Понятно, что арест и вся дальнейшая участь Лебединцева произвели сильное впечатление на автора «Жизни человека». Как известно, в своем «Рассказе о 7-ми повешенных» Андреев попытался изобразить судьбу северного боевого отряда вплоть до подробностей казни террористов. Как только рассказ был отпечатан, Л. Андреев послал один экземпляр книжки матери Лебединцева, Надежде Александровне, с теплой надписью. В «Рассказе о 7-ми повышенных» Лебединцев фигурирует под именем Вернера. Конечно, как и полагается всякому художественному произведению, и здесь имеется много вымысла: символическая шахматная партия, которую будто бы разыгрывал Вернер накануне казни, конечно, принадлежит к области фантазии. Казнь была совершена не в лесу, а на знаменитом «Лисьем Носу». Вымышлены и некоторые действующие лица рассказа, например, Янсон и Мишка-Цыганок и т.д. Но в основном фабула рассказа и, в особенности, психологическая подкладка вполне соответствуют действительности. Даже внешний облик Лебединцева и характерные его привычки изображены правдиво. Образ
С. 165.
Вернера, «нежного и красивого настолько, что он напоминал лунную ночь где-нибудь на юге», и в то же время «холодного и надменного», презирающего людей «темным презрением», в котором было больше отчаяния и смертельной усталости, чем закоренелой вражды и отчужденности, - этот образ встает перед нами, как живой. Автор верен реальной личности, когда он рисует черты его лица, «тонкие и благородные», и его привычку напевать итальянские арийки, и его пристрастие к очень крепкому чаю, и его умение изъясняться на нескольких языках, и его склонность к искусству и к литературе. Может быть, можно только спорить с утверждением автора о том, что Вернер-Лебединцев, «по природе своей скорее математик, чем поэт, не знал до сих пор вдохновения и экстаза». Скорее наоборот, письма Лебединцева и рассказы близких ему людей рисуют его, как натуру темпераментную и быстро увлекающуюся, как лирика и мечтателя, который даже в такой точной науке, как астрономия, был более поэтом, нежели математиком. Психологическое состояние Вернера после осуждения в изображении Андреева нам представляется вполне правдоподобным. Автор рассказывает, как Вернер, победивший страх смерти, испытал «чувство смутной, но огромной и смелой радости; точно не в тюрьме он сидел, а только что вышел из какой-то тюрьмы, в которой сидел всю жизнь»... Точно шествуя по узкому и высокому горному хребту, Вернер «увидел по одну сторону жизнь, а по другую - смерть и поразился великолепием невиданного зрелища». Если согласиться с предположением, что Лебединцев искал смерти, если вспомнить его слова о том «ликовании», которое он испытал в Риме, когда решил покончить с собой¹, бросившись в Тибр, то нужно признать, что такое освещение переживаний Вернера накануне казни вполне оправдано психологией и всем жизнеощущением Лебединцева.
Лебединцев ушел из жизни не побежденным, а победителем. И жизнь свою он отдал не делу зла и тирании, а делу освобождения человечества от цепей рабства.
¹ См. вышецитированное письмо Лебединцева к матери из Рима.
P.S. Фотографии и текст взяты из разных источников.
Зильберштейн С.Я. В.В. Лебединцев // Каторга и ссылка. 1928. № 2 (39). С. 146-165.
См. Зильберштейн C.Я. В.В.Лебединцев. Часть 1.
С. 157.
7.
Лебединцев вступает в «Летучий боевой отряд Северной области», который находился в непосредственном распоряжении центрального комитета. Вместе с другими членами отряда В.В. пробирается в Россию, сначала проводит некоторое время в Петербурге, а потом устраивается в Финляндии, в Колломяках. Здесь, на даче Боргоена, находилась «штаб-квартира» боевого отряда с лабораторией для выделки бомб и с маленькой фотографией, в которой террористы снимались до выхода на дело; здесь члены отряда обучались стрельбе и бомбометанию. Во главе отряда становится Альберт Трауберг¹ носивший партийную кличку «Карл». Хладнокровный, отважный, с сильной волей, идущий напролом к своей цели, безза-
¹ А. Трауберг начал свою революционную деятельность в Прибалтийском крае, где он служил письмоводителем у судебного следователя.
Альберт Трауберг ("Карл")
С. 158.
ветно преданный делу революции, А. Трауберг самой природой был предназначен для роли конспиратора и заговорщика, большого масштаба. Отряд состоял из хорошо сколоченной группы решительных, бестрепетно идущих на смерть революционеров. Во второй половине 1906 г. им удалось осуществить целый ряд террористических актов. В августе был убит Коноплянниковой генерал Мин. В октябре Рагозинникова застрелила начальника гл. тюремного управления Максимовского. 2 декабря рабочие Воробьев и Березин ранили осколками бомбы быв. московского ген.-губернатора Дубасова, которого они подстерегли во время прогулки в Таврическом саду. В конце декабря был убит бывшим матросом Егоровым военный прокурор Павлов. Целый ряд задуманных актов (на министра Редигера, градоначальника Драчевского и др.) не вышел из стадии подготовительных действий¹. Не удался также и план покушения на царя, в котором должны были участвовать члены группы Трауберга вместе с инженером А. Белоцерковцем; предполагалось взорвать императорский поезд, но в самый разгар приготовлений Белоцерковец, бывший душой этого предприятия, был арестован.
Лебединцев деятельно помогал Траубергу в осуществлении всех этих покушений. На первых порах дело как-будто налаживалось, работа увлекла В.В. В одном из своих писем этого периода он пишет: «Я вполне доволен своей работой. Теперь я хорошо вижу, что на избранном мною пути я найду то, что я искал всю свою жизнь». В это время Трауберг решил выполнить серию террористических актов, из которых главными были: взрыв правого сектора Государственного совета, покушение на вел. князя Николая Николаевича и др. Автором проекта покушения на Гос. совет, этот неизменный «оплот царского престола», был Лебединцев, который задумал этот план еще во время своего пребывания в Италии. Этот проект требовал тщательного изучения всей внутренней обстановки заседаний Гос. совета и сложных приготовлений. Для подготовки этого грандиозного предприятия В.В. командируется за границу. Он с жаром принимается за порученное ему дело: вступает в переговоры с видными представителями партии, получает необходимые указания, приобретает нужные технические средства и пр. Он обдумывает также и свою собственную роль в предстоящем акте и меняет свою внешность так, чтобы быть вполне похожим на юркого итальянского корреспондента, за которого он выдает себя в России: на портрете этого периода мы видим его в пенснэ, с коротко остриженными волосами, с лихо закрученными усами и с острой бородкой. Когда Лебединцев приехал в Париж, В. Бурцев повидался с ним и в специальной беседе предупредил его о прикосновенности Азефа к охранке. Живущие за границей близкие друзья В.В. также скепти-
¹ Подробно об этом см. в книге Спиридовича: «Партия социалистов-революционеров и ее предшественники».
С. 159.
чески относятся к личности Азефа и советуют В.В. быть осторожным. Но он так увлечен своими планами, что не придает серьезного значения этим предупреждениям. Правда, однажды в разговоре со своими друзьями он высказал сожаление о том, что в его планы посвящен ЦК, потому что «там болтают», но эта мысль ничуть не колеблет его решимости продолжать начатое дело. А между тем, еще будучи в Италии, Азеф узнал подробно о предполагающемся покушении на Гос. совет. Имеются сведения, что и сам Лебединцев говорил Азефу о том же. Последний, конечно, не преминул поделиться своими сведениями с охранкой.
В последних числах октября В.В. возвращается в Россию и тотчас же пишет своим друзьям за границу о том настроении, в котором он застал отряд, глубоко взволнованный казнью «Медвежонка» (Рагозинниковой). Он пишет, что эта смерть еще теснее, еще глубже спаяла товарищей по делу. Лебединцев радостно входит в эту среду, исполненный веры в успех дела. План покушения разрабатывается тщательно, во всех подробностях: изучается расположение мест членов Гос. совета, порядок выдачи пропускных билетов для корреспондентов, подаются заявления о выдаче пропусков фиктивным сотрудникам «Русского Слова» и др. газет. По плану Лебединцева, выработанному им совместно с Траубергом, террористы должны были проникнуть в здание Гос. совета под видом корреспондентов; предполагалось во время заседания бросить в правую часть Государственного совета несколько разрывных снарядов, помещенных в корреспондентских портфелях.
Внезапный арест Карла и других террористов заставляет боевой отряд перестроить свои ряды. Во главе отряда становится Лебединцев. Он с головой уходит в работу по дальнейшей подготовке акта, но тут неожиданно вырастают серьезные препятствия и затруднения внутрипартийного характера. В письме от 4 ноября 1907 г. В.В. жалуется своим друзьям: «Встретились менее всего ожиданные трения со стороны теоретической. Глупо и бессмысленно это». В дальнейших письмах эти жалобы повторяются все чаще и чаще. По-видимому, кто-то (не Азеф ли?) тормозил это дело.
ЦК каждый раз по различным мотивам откладывает осуществление уже подготовленного террористического предприятия. Эти задержки нервируют Лебединцева, который прекрасно понимает, что подобные предприятия осуществимы только при быстром выполнении их; в противном случае увеличивается риск провала, не говоря уже о том, как психологически трудно столько времени, при таком безумном напряжении нервов, сохранять единство воли и настроения. Еще хуже почувствовал себя Лебединцев, когда в газетах появились сведения о затеянном террористами покушении на Гос. совет и когда доступ в Гос. совет оказался затрудненным, благодаря строгим мерам охраны и контроля, при которых сверялись фотографические карточки корреспондентов и отбирались у них при
С. 160.
входе портфели. Все эти факты удручающе подействовали на Лебединцева. 7 декабря он пишет: «Плохи дела наши. Был момент даже, когда все было близко от полного распада. Избегнуть этого удалось, и теперь, поскрипывая, едем дальше. Это все-таки не значит, что планы мои перестали быть выполнимыми. Они отодвинулись на пару месяцев, и это обстоятельство делает их лишь более шаткими. Хочу верить, что достигнуть цели удастся и все пойдет хорошо»¹.
Между тем, и в Гос. думе начались разговоры об опасности, угрожающей Гос. совету со стороны террористов; черносотенные депутаты даже внесли по этому поводу запрос в думу; странным образом обсуждение этого запроса каждый раз откладывалось. Все указывало на несомненную осведомленность охранки в этом вопросе. При таких условиях дальнейшее проведение акта, направленного против Гос. совета, представлялось опасным и безрассудным. Кроме того, как мы видели из письма от 4 ноября, кое-кто из руководителей партийной политики возражал принципиально против такого применения массового террора. Центральному комитету ничего другого не оставалось, как наложить свое veto на подготовляемое покушение, и, таким образом, план Лебединцева рушился. Вся колоссальная работа по подготовке столь сложного предприятия оказалась впустую. Центральный комитет предложил Лебединцеву заняться организацией покушения на двух «столпов отечества» - вел. князя Николая Николаевича и Щегловитова. Связанный партийной дисциплиной, В.В. вынужден был согласиться, но он пошел на это дело нехотя. Крах взлелеянного плана, который он считал главным делом своей жизни, лишил его духовного равновесия. Уже не было полной уверенности в успехе дела. Да и самое-то дело, которое ему предстояло осуществить, казалось ему незначительным в сравнении с его прежними замыслами. Как бы то ни было, В.В. с присущей ему энергией приступил к подготовительным действиям по осуществлению покушения на Николая Николаевича и Щегловитова. Было решено, что сам В.В. в этих актах не выступит и ограничится только ролью организатора и инструктора.
Между тем, различные симптомы указывали на наличие провокации, направившей внимание охранки на деятельность «Летучего боевого отряда Северной области». Заграничные друзья Лебединцева начали тревожиться за его судьбу: в русских газетах, которые они читали, они все чаще встречали указания на поразительную осведомленность охранки относительно планов северного отряда. Не могло быть сомнения в том, что некоторые члены отряда находятся под наблюдением охранки. Встревоженные друзья В.В. советуют ему хотя бы временно бросить дело и уехать за границу. Снова начинаются трения и помехи со стороны руководящих партийных
¹ Статья М. Семеновой о Лебединцеве в «Былом» за 1909 г., № 11-12, Париж.
С. 161.
органов. Жалобами на эти помехи наполнены все последние письма В.В. Он сетует на отсутствие поддержки, без которой невозможно работать. Он постоянно жалуется на проволочки и отсрочки в деле осуществления намеченных покушений. Он чувствует, что кто-то поблизости подрывает и разрушает то, что он налаживает с таким трудом, с такой терпеливой настойчивостью. Порой в его письмах проскальзывают ноты отчаяния. Лебединцев уже мало верит в успех дела. Говоря о своих товарищах по работе, которых В.В. полюбил, он меланхолически прибавляет: «я завидую их вере, которой мне окончательно не хватает и которой не хватало мне всегда». Он уже сдается на уговоры друзей о временном отъезде за границу, «чтобы спасти то, что можно спасти»; он мечтает о том, чтобы хоть немного отдохнуть вдали от этой ненормальной обстановки, но отъезд оттягивается. Он чувствует, что почва ускользает из-под его ног.
В письме от 2 февраля он пишет: «Мне удалось заработать рублей сто маленькой литературной работой (перевел итальянскую книгу). Это мне еле-еле дает возможность добраться до Парижа. Несмотря на это, я думаю туда поехать в надежде, что вы поможете мне вернуться обратно через неделю. Мне очень трудно решиться на этот отъезд, но я это делаю, так как это - единственное средство спасти то, что должно быть спасено. Если я уеду в среду, то мы увидимся дней через десять»...
Увы, всего через 5 дней неизбежное свершилось, и Лебединцев был арестован на улице вместе с другими членами северного отряда.
Произошло это так.
К началу февраля все подготовительные действия по реализации покушений на Николая Николаевича и Щегловитова были закончены. Удалось в точности выяснить время и направление выездов вел. князя и министра. Было приготовлено нужное количество разрывных снарядов. Были распределены роли между всеми участниками акта. В самый последний момент В.В. решил принять непосредственное участие в выступлении. Почему В.В. принял это решение, вопреки прежнему, решению ограничиться ролью организатора покушения? Мы можем об этом только догадываться по различным намекам, рассеянным в его письмах и в воспоминаниях друзей. По-видимому, здесь действовало, в первую очередь, чувство любви к товарищам и сознание неразрывной связи, соединяющей всю группу. В одном из его последних писем мы читаем: «Я не могу и не хочу предоставить самим себе тех, которые неразлучно связаны со мной. Я не хочу оставить их действовать одних. Пусть это бессмысленно, я готов это признать, но я предпочитаю действовать бессмысленно, но быть вместе с ними».
При такой психологии Лебединцеву трудно было примириться с ролью «инструктора смерти», жертвующего чужими жизнями и остающегося «в сторонке» в самый решительный момент. «Лучше самому умереть, чем других посылать на смерть», - сказал он
С. 162.
однажды своему близкому другу. Возможно и другое предположение: можно допустить, что в эти последние дни В.В. пережил рецидив пессимизма, и тогда им снова овладело желание уйти из жизни и, уходя, внести ужас в ряды «мракобесов». Как бы то ни было, на 6-е февраля было назначено выступление отряда, но Щегловитов был своевременно предупрежден, и покушение в этот день не состоялось. На следующий день террористы во главе с Лебединцевым снова заняли свои посты - одни вблизи княжеского дворца, имея в виду настигнуть Николая Николаевича при его возвращении с охоты, а другие, поджидая министра около министерства юстиции, с тем, чтобы напасть на него при проезде в Государственную думу. Но агенты охранного отделения, предупрежденные Азефом, уже следили за всеми передвижениями боевиков. Лебединцева задержали с разрывным снарядом на углу Кирпичного переулка и Морской улицы. Другие были также задержаны - одни с бомбами, другие - с браунингами. Из них Лидия Стуре и Александр Смирнов стреляли в агентов охранного отделения и ранили одного из них.
Лидия Стуре
Александр Смирнов
8.
Лебединцева и его товарищей посадили в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Каждому была отведена одиночка, и все были под строгим надзором тюремной стражи. Тюрьма эта предназначалась исключительно для «тяжких преступников». Здесь царила жуткая тишина, прерываемая звоном старинных крепостных часов, да слабыми отголосками городского движения. Иногда доносилось дыхание моря, которое будило воспоминания о приморских странах, о чем-то далеком и прекрасном... Днем Лебединцев большей частью шагал по камере, неутомимо разворачивая длинный свиток безрадостных мыслей и воспоминаний. Ночные часы приносили с собой жуткое ощущение полной отрешенности и оторванности от всего мира.
Власти торопились закончить дело о покушении на Николая Николаевича и на Щегловитова. По всем действиям следственных органов видно было, что направление и исход дела предрешены и что следователю важно только подогнать весь материал обвинения к статьям, карающим смертной казнью. Следователь не позаботился выяснить всю обстановку дела и роль закулисных вдохновителей покушения; такое исследование, безусловно, привело бы следствие к Азефу, а это было нежелательно властям. Последние прекрасно знали со слов Азефа весь план покушения и роль каждого из участников; эти агентурные данные и послужили главной основой обвинения против семи боевиков. В центре внимания следователя, естественно, оказалась таинственная фигура итальянского подданного, «доктора агрономии Марио Кальвино». Из агентурных источников имелось указание на то, что под этим именем скрывается бывший
Всеволод Лебединцев ("Марио Кальвино")
С. 163.
сверхштатный астроном Пулковской обсерватории Лебединцев, но сам он отрицал это и настаивал на своем итальянском подданстве. Для проверки этого обстоятельства вызвали сотрудников обсерватории во главе с вице-директором обсерватории, А. Соколовым; вызвали также и председателя Гос. совета М.Г. Акимова¹ близко знавшего отца Лебединцева и всю его семью; им предъявили лицо, назвавшееся Марио Кальвино, но опознать в нем Лебединцева они не могли или не хотели. Загадочная личность захваченного террориста интриговала всю печать и особенно «Новое Время», которое посвятило ему на своих страницах целый ряд статей и «писем в редакцию». Заинтересовалось этим вопросом и итальянское посольство. Секретарь посольства получил пропуск в тюрьму и там имел продолжительную беседу с В.В., который произвел на секретаря сильное впечатление своим полным достоинства поведением. Это поведение, в связи с прекрасным знанием итальянского языка и со всем внешним обликом В.В., в такой степени расположили к нему секретаря, что последний обещал ему спасти его, если только он подтвердит свое итальянское происхождение. Но В.В. только улыбнулся своей тонкой улыбкой и прибавил на чистейшем итальянском языке: «Grazia per tante belle cose»². Слова эти, как и все поведение заключенного, впоследствии, когда обо всем этом узнали в Италии, произвели там большую сенсацию. Конечно, чтобы установить с точностью прошлое и действительную фамилию В.В., проще было обратиться на его родину, в Одессу, где его знали многие, но следственные власти так торопились закончить следствие, что дальше уже сделанного опроса не пошли. Дело было передано в Петербургский военно-окружной суд. «Процесс о семи», начавшийся 14 февраля 1908 г., велся под покровом сугубой тайны. На суде защитником Лебединцева и других подсудимых выступил прис. поверенный А.М. Земмель. Большинство подсудимых признало свою принадлежность к северному боевому отряду, но от дальнейших показаний отказалось. Все подсудимые держали себя мужественно и спокойно и так же спокойно встретили приговор, присудивший семерых, а именно: Лебединцева, Анну Распутину, Сергея Баранова, Л. Синегуба, Александра Смирнова, Лидию Стуре и Елену Лебедеву («Казанскую»), к смертной казни через повешение.
В.В. был осужден, как Марио Кальвино. Несомненно, что это упорное нежелание раскрыть свою действительную фамилию вызывалось мыслью о родных, от которых В.В. хотел возможно дольше скрыть то, что случилось. Его защитник имел с ним свидание в тюрьме почти накануне казни. В.В. поразил его своим равнодушием к смерти. За несколько часов до казни В.В. написал записочку своим итальянским друзьям, которая заключала в себе всего четыре слова: «Привет из потустороннего мира».
¹ М.Г. Акимов - будущий министр юстиции.
² Спасибо за такие прекрасные побуждения...
Анна Распутина
Сергей Баранов
Лев Синегуб
Елизавета Лебедева ("Кися")
С. 164.
На третий день после осуждения, в ночь на 17 февраля, подсудимых повели на казнь. Это печальное шествие было встречено прощальными возгласами, пением и демонстративным стуком заключенных в Петропавловской крепости. Выйдя из тюремного коридора, сами осужденные также запели похоронный марш. Виселицы были воздвигнуты на «Лисьем Носу». Тела казненных были брошены в море.
После казни отец В.В. Лебединцева получил от его защитника, А.М. Земмеля, письмо: «Уважаемый Владимир Арсеньевич. Теперь, когда тайна обнаружена, я считаю своим долгом сообщить вам, что, будучи командирован по назначению для защиты вашего сына, я имел затем с ним личное свидание и, по его поручению, передаю вам следующие его слова: «Смерти не боюсь, избегнуть ее не желаю. По-прежнему вас люблю. Скорблю, что так вышло, но иначе поступить не мог».
В 1917 г., когда великая революция упразднила все жандармские управления вместе со всеми явными и тайными провокаторами, Одесский совет рабочих депутатов первого созыва постановил увековечить память Лебединцева постановкой памятника на бывшей Екатерининской площади (ныне площадь Карла Маркса). Но в бурном ходе революционных событий проект этот осуществления не получил. Иной памятник был создан творческим трудом Леонида Андреева. Мы говорим об его «Рассказе о 7-ми повешенных». Л. Андреев был лично знаком с Лебединцевым. Они несколько раз встречались в Финляндии, где покойный писатель и жена его прожили некоторое время на своей собственной даче. В свободные часы В.В. заходил к Андрееву, который в продолжительных беседах мог оценить блестящие качества разностороннего и оригинального ума Лебединцева. Последний, кроме того, давал уроки итальянского языка жене писателя. Понятно, что арест и вся дальнейшая участь Лебединцева произвели сильное впечатление на автора «Жизни человека». Как известно, в своем «Рассказе о 7-ми повешенных» Андреев попытался изобразить судьбу северного боевого отряда вплоть до подробностей казни террористов. Как только рассказ был отпечатан, Л. Андреев послал один экземпляр книжки матери Лебединцева, Надежде Александровне, с теплой надписью. В «Рассказе о 7-ми повышенных» Лебединцев фигурирует под именем Вернера. Конечно, как и полагается всякому художественному произведению, и здесь имеется много вымысла: символическая шахматная партия, которую будто бы разыгрывал Вернер накануне казни, конечно, принадлежит к области фантазии. Казнь была совершена не в лесу, а на знаменитом «Лисьем Носу». Вымышлены и некоторые действующие лица рассказа, например, Янсон и Мишка-Цыганок и т.д. Но в основном фабула рассказа и, в особенности, психологическая подкладка вполне соответствуют действительности. Даже внешний облик Лебединцева и характерные его привычки изображены правдиво. Образ
С. 165.
Вернера, «нежного и красивого настолько, что он напоминал лунную ночь где-нибудь на юге», и в то же время «холодного и надменного», презирающего людей «темным презрением», в котором было больше отчаяния и смертельной усталости, чем закоренелой вражды и отчужденности, - этот образ встает перед нами, как живой. Автор верен реальной личности, когда он рисует черты его лица, «тонкие и благородные», и его привычку напевать итальянские арийки, и его пристрастие к очень крепкому чаю, и его умение изъясняться на нескольких языках, и его склонность к искусству и к литературе. Может быть, можно только спорить с утверждением автора о том, что Вернер-Лебединцев, «по природе своей скорее математик, чем поэт, не знал до сих пор вдохновения и экстаза». Скорее наоборот, письма Лебединцева и рассказы близких ему людей рисуют его, как натуру темпераментную и быстро увлекающуюся, как лирика и мечтателя, который даже в такой точной науке, как астрономия, был более поэтом, нежели математиком. Психологическое состояние Вернера после осуждения в изображении Андреева нам представляется вполне правдоподобным. Автор рассказывает, как Вернер, победивший страх смерти, испытал «чувство смутной, но огромной и смелой радости; точно не в тюрьме он сидел, а только что вышел из какой-то тюрьмы, в которой сидел всю жизнь»... Точно шествуя по узкому и высокому горному хребту, Вернер «увидел по одну сторону жизнь, а по другую - смерть и поразился великолепием невиданного зрелища». Если согласиться с предположением, что Лебединцев искал смерти, если вспомнить его слова о том «ликовании», которое он испытал в Риме, когда решил покончить с собой¹, бросившись в Тибр, то нужно признать, что такое освещение переживаний Вернера накануне казни вполне оправдано психологией и всем жизнеощущением Лебединцева.
Лебединцев ушел из жизни не побежденным, а победителем. И жизнь свою он отдал не делу зла и тирании, а делу освобождения человечества от цепей рабства.
¹ См. вышецитированное письмо Лебединцева к матери из Рима.
P.S. Фотографии и текст взяты из разных источников.