Господа, поздравляю вас с конституцией
Симбирский Н. (Насакин Н.В.). 17-е октября 1905 года в Петербурге. (Из воспоминаний) // Голос Москвы. М., 1907. №240, 17 (30).10, с. 4.
Для нас, петербургских журналистов, стоявших непосредственно близко к исторических событиям, имевшим место в Петербурге за 1905 г., было ясно, что 9-е января в Петербурге должно иметь еще одну историческую дату должно иметь еще одну историческую дату именно в пределах этого рокового для России года.
Период времени от 9-го января до 17-го октября - это было время сплошной тревоги и неопределенности. Чувствовалось, что наростает что-то, близится, ширится и растет...
Надвигается...
***
Набрасываю здесь отдельные клочки из личных воспоминаний и впечатлений.
Сколько их набралось за эти года, что можно было бы написать целый том, но слишком все это еще свеже, слишком близко, мало еще на этих событиях лежит исторической пыли...
И многого еще нельзя писать...
***
Стояла тоскливая петербургская осень - длинная, затяжная, унылая...
В те дни работал я в петербургской газете «Слово» издания Н.Н. Перцова. Редакция помещалась в самом центре города, на Невском.
Ежедневно в редакции была, что называется, нетолченая труба - масса народу приходило, уходило, сидело, беседовало.
И в октябре редакционный «parleir» - особенность петербургских редакций - комната, где собираются свободные от работы в данный момент сотрудники - стал решительно нашей излюбленной комнатой.
Сюда ежедневно к 5-6 часам стекались все те сенсационные слухи из высших сфер, о которых всегда так много говорят в больших петербургских редакциях и очень редко печатают для публики в своей газете по многим причинам.
Начиная с начала октября со всех концов России посылались телеграммы самого невероятного свойства.
Мы разбирались в них часами, много было разговоров по этому поводу, много предположений и споров,- и все сводилось в результате к тому, что надвигается на нас что-то необыкновенное, стихийное.
В петербургском журнальном воздухе, обычно столь уравновешенном и холодном, вдруг прошла такая струя, что газеты самых различных оттенков и направлений забыли свою вражду и обособленность и решили соединиться для борьбы...
С кем? С чем?
Этого никто не говорил вслух, но все это знали...
Делегаты редакций приходили из собраний; вся редакция, как по команде, бросала работу и собиралась слушать их...
Время летело незаметно за жаркими спорами, тщетно взывал метранпаж из типографии, что наборщики стоят без дела, в типографии нет оригиналов...
Редактор при этих словах на время старался войти в свою роль и говорил:
- Господа! Так нельзя... Посылайте же материал в типографию. Иначе мы завтра не выйдем.
Но тут же махал рукой надоедливому разсыльному и продолжал:
- Ну, доканчивайте же скорее, что вы узнали от графа Витте...
***
Граф Витте - это был центр, вокруг которого все вращалось в те дни.
Любопытно, что во время бесед в parleir'е, где, помимо редакционной семьи, всегда присутствовали интересные люди Петербурга, близко стоявшие к власти и много знавшие - о графе Витте всегда высказывались самые разноречивые мнения...
Один говорил:
- Посмотрите, он спасет Россию и даст нам конституцию.
Другой его перебивал:
- Ничего граф Витте дать не может - это изменник, которому на Россию глубоко наплевать. Только карьера! И больше ничего...
Третий кричал:
- Это умный государственный человек. Такие люди нам нужны теперь.
А четвертый возражал:
- Это человек лживый до мозга костей... Не верьте ему ни минуты!
И тут же разсказывал факты из личной практики с графом Витте.
Приходил «человек из сфер» и сообщал:
- Вы ничего не слыхали о чеках Витте?
- Что такое?
- А вот послушайте. В банке (называл банк) у Витте открыт текущий счет. Ежедневно приходят получать по чекам Витте люди самых разнообразных профессий и положений.
Генерал получает по чеку в 1500 руб., рядом человек в потертом пиджаке предъявляет чек на 15 руб.
- Что же это значит?
- Это значит, что Витте нуждается теперь в людях из самых разнообразных слоев общества и пользуется их услугами, оплачивая эти услуги деньгами.
- Это рептильный фонд?
- Скорее витте-фонд...
***
Припоминается день 17-го октября в Петербурге...
Работы никакой не было, но скучно не было. Какая-то смутная тревога засела и сосала, как червь...
В редакциях ежедневно шли судорожные совещания. И в день 17-го октября соединенное совещание всех представителей редакций Петербурга было назначено именно в нашем «Слове».
Наши делегаты совещались в большом редакторском кабинете. Оттуда доносился смутный шум голосов - мы собрались в секретарской комнате и сюда к нам приносились слухи один сенсационнее другого.
- Сегодня граф Витте с N.N. (называли имя одного очень высокопоставленного лица в военном мире) на яхте «Стрела» уехал в Петергоф. И сегодня должна решиться судьба России...
- Что же манифест?
- Манифест готов...
Крупного чина военный сообщал:
- Сегодня в ночь в квартире графа Витте будет установлено дежурство из десяти генералов, преданных идее конституции. Они решили защищать графа до последней возможности. Существует очень основательное предположение, что в эту ночь его арестуют и под сильным эскортом увезут из Петербурга...
- Кто его арестует?
- По распоряжению звездной палаты. Это будет coup d'état.
***
Пока в секретарской шли эти разговоры, в комнату неожиданно вошел полицейский пристав, очень элегантный мужчина с бледным утомленным лицом и обратился к нам.
- Могу я видеть редактора?
- Редактор занят. Можете передать мне, что вам угодно.
Пристав поклонился.
- Можно сесть?
- Пожалуйста...
И он скорее повалился на кресло, чем сел.
- Три ночи не раздеваюсь и не сплю,- каким-то тусклым голосом проговорил он ни к кому не обращаясь.
Он закрыл лицо рукой и, казалось, задремал.
Мы переглянулись. И ждали.
Он вскоре очнулся и заговорил быстро:
- У вас сегодня собрание в редакции. По распоряжению градоначальника предлагаю разойтись,- собрание не может быть допущено.
Мы возразили:
- Это совещание редакторов петербургских газет, а не митинг. К чему же эти меры?
Пристав возразил тоскливо:
- Ах, господа! Разве я знаю... Мне приказано не допустить, а там по мне хоть тысячу человек собирайтесь, не будет приказа - слова не скажу. Неужели вы думаете, что это нам не надоело? Три ночи не сплю!..
И полицейский офицер почти плачущим голосом закончил:
- Господа! Когда же это все кончится?!
***
Чтобы не тревожить наших редакторов мы выдумали маневр и предложили приставу чаю.
И стали занимать его разговором.
- Сегодня будет манифест и будет объявлена, между прочим, свобода собраний. Неужели из-за нескольких часов предлагать людям разойтись?
- Вот когда будет - тогда милости просим! Только у нас никаких сведений об этом нет... И вообще едва ли...
В этот момент задребезжал звонок телефона.
Все насторожились.
- Слушаю. Откуда?
- Передайте редактору: манифест подписан...
Звонил наш хроникер, стороживший манифест в квартире графа Витте.
Стремительно вылетело несколько человек и вскоре из совещательной комнаты поспешно вышли редакторы и издатели петербургских газет.
На лицах была написана тревога, недоверие, радость.
- Надо позвонить непосредственно к графу Витте,- взволновано говорил С.М. Проппер, редактор-издатель «Биржевых Ведомостей»,- нельзя в этом случае полагаться на хроникера.
Ему ответил Н.А. Демчинский, который привык входить к любому министру, как в свою квартиру.
- А вот сейчас и позвоним...
Вызвонили самого графа Витте.
- Подписан и печатается в «Правительственном Вестнике»,- послышался ответ.
Журналист Пиленко вскочил на стол.
- Господа, поздравляю вас с конституцией...
В ответ раздались восторженные клики.
Полицейский офицер с диким недоумением наблюдал всю эту сцену. Наконец, широко перекрестился...
- Слава тебе, Господи! Хоть высплюсь.
И поспешно оставил редакцию.
***
Было 11 часов ночи, когда я вышел из редакции, чтобы отправиться домой на Каменноостровский...
Невский, обычно столь оживленный в эти часы, был странно пустынен...
На широких панелях виднелись редкие прохожие, кое-где проезжали извозчики, все магазины были закрыты...
Неподвижно стояли городовые на постах. Гулко звенели копыта патрулей гвардейской кавалерии - эти патрули, в сущности, и составляли основной фон улицы...
Подойдя к Аничкову мосту, я увидел небольшую толпу и быстро к ней присоединился.
Кого-то ждали по Фонтанке от Чернышева моста и напряженно смотрели в эту сторону.
По каналу к нам бежали какие-то люди и что-то кричали.
Газетчики из типографии «Правительственного Вестника».
- Манифест! Манифест!
В миг расхватана была толстая пачка листков. Какой-то студент взобрался на подножье одной из знаменитых конных статуй бар. Клодта и оттуда громким голосом читал текст манифеста...
И слова:
- Свобода!.. Свобода!.. Свобода!..
Он выкрикивал каким-то особым, напряженно надтреснутым голосом...
Толпа росла и ширилась на глазах. Вскоре весь проезд Аничкова моста был занят.
Слушали с тяжелым, напряженным вниманием и, когда студент дочитал последние слова, все закричали ура неудержимым, восторженным звуком.
Откуда-то еще походил народ; опять читали и опять кричали.
Я пошел дальше.
***
Чем ближе к Казанскому собору, тем больше внезапного, откуда-то вдруг родившегося оживления.
Карьером несется вдоль Невского извозчик, на пролетке какой-то господин без шапки.
Лицо горит. Волосы развиваются.
Кричит громким голосом:
- Ура! Конституция! Конституция!
С панели ему отвечают криком ура, и, через несколько минут, пустынный Невский проснулся и загудел тысячью голосами.
У арки главного штаба толпа.
Проезд к площади Зимнего дворца загорожен взводом гатчинских кирасир.
Громадные всадники на великанах-конях смотрят на подступающую к ним толпу угрюмо, дико, недоумевающе.
Неподвижны. Как замерли. Потом молча повернули коней и скрылись за аркой...
Толпа хлынула на площадь Зимнего дворца.
***
18-го октября с утра Невский являл собой доселе невиданную картину.
От Николаевского вокзала до Адмиралтейства всякое движение было остановлено. Была одна сплошная толпа людей...
Сколько их было?
Вероятно, несколько сот тысяч.
К 12 часам со всех концов города в эту толпу вливались из прилегающих улиц шествия с флагами.
У Гостиного двора какая-то свалка. Дерутся флагами.
Небезопасно было стоять близко и потому пришлось оттесниться к Михайловскому скверу и оттуда на Марсово поле...
Трудно было управлять своими действиями - несла толпа.
На Марсовом поле необычайная картина. Точно войска маршируют, ходят группы с флагами. Здесь драки нет, наоборот, все очень веселы.
Поют и видимо друг друга не слушают.
Ни войск, ни полиции не видно.
***
Как отнесся к этому дню высший бюрократический слой Петербурга?
С большим недоумением.
Пришлось в этот день видеть по обязанностям службы одно лицо очень высокопоставленное в военных чинах, генерала П., с которым я был знаком и раньше.
- Радуетесь?
- А кто же не радуется?
Поджал губы и сморщился.
- Некоторые и плачут!.. Но воля Государя для нас священна.
***
На Каменноостровском, у особняка графа Витте было необыкновенное скопление экипажей и автомобилей.
Приезжали и уезжали. Премьер не принимал...
Но все же надо было засвидетельствовать свое почтение конституции - хотя бы в форме оставленной визитной карточки...
***
Вслед за великим днем в Петербурге стала осуществляться «свобода...»
Но эта историческая полоса уже должна послужить предметом совершенно особого изследования...
Для нас, петербургских журналистов, стоявших непосредственно близко к исторических событиям, имевшим место в Петербурге за 1905 г., было ясно, что 9-е января в Петербурге должно иметь еще одну историческую дату должно иметь еще одну историческую дату именно в пределах этого рокового для России года.
Период времени от 9-го января до 17-го октября - это было время сплошной тревоги и неопределенности. Чувствовалось, что наростает что-то, близится, ширится и растет...
Надвигается...
***
Набрасываю здесь отдельные клочки из личных воспоминаний и впечатлений.
Сколько их набралось за эти года, что можно было бы написать целый том, но слишком все это еще свеже, слишком близко, мало еще на этих событиях лежит исторической пыли...
И многого еще нельзя писать...
***
Стояла тоскливая петербургская осень - длинная, затяжная, унылая...
В те дни работал я в петербургской газете «Слово» издания Н.Н. Перцова. Редакция помещалась в самом центре города, на Невском.
Ежедневно в редакции была, что называется, нетолченая труба - масса народу приходило, уходило, сидело, беседовало.
И в октябре редакционный «parleir» - особенность петербургских редакций - комната, где собираются свободные от работы в данный момент сотрудники - стал решительно нашей излюбленной комнатой.
Сюда ежедневно к 5-6 часам стекались все те сенсационные слухи из высших сфер, о которых всегда так много говорят в больших петербургских редакциях и очень редко печатают для публики в своей газете по многим причинам.
Начиная с начала октября со всех концов России посылались телеграммы самого невероятного свойства.
Мы разбирались в них часами, много было разговоров по этому поводу, много предположений и споров,- и все сводилось в результате к тому, что надвигается на нас что-то необыкновенное, стихийное.
В петербургском журнальном воздухе, обычно столь уравновешенном и холодном, вдруг прошла такая струя, что газеты самых различных оттенков и направлений забыли свою вражду и обособленность и решили соединиться для борьбы...
С кем? С чем?
Этого никто не говорил вслух, но все это знали...
Делегаты редакций приходили из собраний; вся редакция, как по команде, бросала работу и собиралась слушать их...
Время летело незаметно за жаркими спорами, тщетно взывал метранпаж из типографии, что наборщики стоят без дела, в типографии нет оригиналов...
Редактор при этих словах на время старался войти в свою роль и говорил:
- Господа! Так нельзя... Посылайте же материал в типографию. Иначе мы завтра не выйдем.
Но тут же махал рукой надоедливому разсыльному и продолжал:
- Ну, доканчивайте же скорее, что вы узнали от графа Витте...
***
Граф Витте - это был центр, вокруг которого все вращалось в те дни.
Любопытно, что во время бесед в parleir'е, где, помимо редакционной семьи, всегда присутствовали интересные люди Петербурга, близко стоявшие к власти и много знавшие - о графе Витте всегда высказывались самые разноречивые мнения...
Один говорил:
- Посмотрите, он спасет Россию и даст нам конституцию.
Другой его перебивал:
- Ничего граф Витте дать не может - это изменник, которому на Россию глубоко наплевать. Только карьера! И больше ничего...
Третий кричал:
- Это умный государственный человек. Такие люди нам нужны теперь.
А четвертый возражал:
- Это человек лживый до мозга костей... Не верьте ему ни минуты!
И тут же разсказывал факты из личной практики с графом Витте.
Приходил «человек из сфер» и сообщал:
- Вы ничего не слыхали о чеках Витте?
- Что такое?
- А вот послушайте. В банке (называл банк) у Витте открыт текущий счет. Ежедневно приходят получать по чекам Витте люди самых разнообразных профессий и положений.
Генерал получает по чеку в 1500 руб., рядом человек в потертом пиджаке предъявляет чек на 15 руб.
- Что же это значит?
- Это значит, что Витте нуждается теперь в людях из самых разнообразных слоев общества и пользуется их услугами, оплачивая эти услуги деньгами.
- Это рептильный фонд?
- Скорее витте-фонд...
***
Припоминается день 17-го октября в Петербурге...
Работы никакой не было, но скучно не было. Какая-то смутная тревога засела и сосала, как червь...
В редакциях ежедневно шли судорожные совещания. И в день 17-го октября соединенное совещание всех представителей редакций Петербурга было назначено именно в нашем «Слове».
Наши делегаты совещались в большом редакторском кабинете. Оттуда доносился смутный шум голосов - мы собрались в секретарской комнате и сюда к нам приносились слухи один сенсационнее другого.
- Сегодня граф Витте с N.N. (называли имя одного очень высокопоставленного лица в военном мире) на яхте «Стрела» уехал в Петергоф. И сегодня должна решиться судьба России...
- Что же манифест?
- Манифест готов...
Крупного чина военный сообщал:
- Сегодня в ночь в квартире графа Витте будет установлено дежурство из десяти генералов, преданных идее конституции. Они решили защищать графа до последней возможности. Существует очень основательное предположение, что в эту ночь его арестуют и под сильным эскортом увезут из Петербурга...
- Кто его арестует?
- По распоряжению звездной палаты. Это будет coup d'état.
***
Пока в секретарской шли эти разговоры, в комнату неожиданно вошел полицейский пристав, очень элегантный мужчина с бледным утомленным лицом и обратился к нам.
- Могу я видеть редактора?
- Редактор занят. Можете передать мне, что вам угодно.
Пристав поклонился.
- Можно сесть?
- Пожалуйста...
И он скорее повалился на кресло, чем сел.
- Три ночи не раздеваюсь и не сплю,- каким-то тусклым голосом проговорил он ни к кому не обращаясь.
Он закрыл лицо рукой и, казалось, задремал.
Мы переглянулись. И ждали.
Он вскоре очнулся и заговорил быстро:
- У вас сегодня собрание в редакции. По распоряжению градоначальника предлагаю разойтись,- собрание не может быть допущено.
Мы возразили:
- Это совещание редакторов петербургских газет, а не митинг. К чему же эти меры?
Пристав возразил тоскливо:
- Ах, господа! Разве я знаю... Мне приказано не допустить, а там по мне хоть тысячу человек собирайтесь, не будет приказа - слова не скажу. Неужели вы думаете, что это нам не надоело? Три ночи не сплю!..
И полицейский офицер почти плачущим голосом закончил:
- Господа! Когда же это все кончится?!
***
Чтобы не тревожить наших редакторов мы выдумали маневр и предложили приставу чаю.
И стали занимать его разговором.
- Сегодня будет манифест и будет объявлена, между прочим, свобода собраний. Неужели из-за нескольких часов предлагать людям разойтись?
- Вот когда будет - тогда милости просим! Только у нас никаких сведений об этом нет... И вообще едва ли...
В этот момент задребезжал звонок телефона.
Все насторожились.
- Слушаю. Откуда?
- Передайте редактору: манифест подписан...
Звонил наш хроникер, стороживший манифест в квартире графа Витте.
Стремительно вылетело несколько человек и вскоре из совещательной комнаты поспешно вышли редакторы и издатели петербургских газет.
На лицах была написана тревога, недоверие, радость.
- Надо позвонить непосредственно к графу Витте,- взволновано говорил С.М. Проппер, редактор-издатель «Биржевых Ведомостей»,- нельзя в этом случае полагаться на хроникера.
Ему ответил Н.А. Демчинский, который привык входить к любому министру, как в свою квартиру.
- А вот сейчас и позвоним...
Вызвонили самого графа Витте.
- Подписан и печатается в «Правительственном Вестнике»,- послышался ответ.
Журналист Пиленко вскочил на стол.
- Господа, поздравляю вас с конституцией...
В ответ раздались восторженные клики.
Полицейский офицер с диким недоумением наблюдал всю эту сцену. Наконец, широко перекрестился...
- Слава тебе, Господи! Хоть высплюсь.
И поспешно оставил редакцию.
***
Было 11 часов ночи, когда я вышел из редакции, чтобы отправиться домой на Каменноостровский...
Невский, обычно столь оживленный в эти часы, был странно пустынен...
На широких панелях виднелись редкие прохожие, кое-где проезжали извозчики, все магазины были закрыты...
Неподвижно стояли городовые на постах. Гулко звенели копыта патрулей гвардейской кавалерии - эти патрули, в сущности, и составляли основной фон улицы...
Подойдя к Аничкову мосту, я увидел небольшую толпу и быстро к ней присоединился.
Кого-то ждали по Фонтанке от Чернышева моста и напряженно смотрели в эту сторону.
По каналу к нам бежали какие-то люди и что-то кричали.
Газетчики из типографии «Правительственного Вестника».
- Манифест! Манифест!
В миг расхватана была толстая пачка листков. Какой-то студент взобрался на подножье одной из знаменитых конных статуй бар. Клодта и оттуда громким голосом читал текст манифеста...
И слова:
- Свобода!.. Свобода!.. Свобода!..
Он выкрикивал каким-то особым, напряженно надтреснутым голосом...
Толпа росла и ширилась на глазах. Вскоре весь проезд Аничкова моста был занят.
Слушали с тяжелым, напряженным вниманием и, когда студент дочитал последние слова, все закричали ура неудержимым, восторженным звуком.
Откуда-то еще походил народ; опять читали и опять кричали.
Я пошел дальше.
***
Чем ближе к Казанскому собору, тем больше внезапного, откуда-то вдруг родившегося оживления.
Карьером несется вдоль Невского извозчик, на пролетке какой-то господин без шапки.
Лицо горит. Волосы развиваются.
Кричит громким голосом:
- Ура! Конституция! Конституция!
С панели ему отвечают криком ура, и, через несколько минут, пустынный Невский проснулся и загудел тысячью голосами.
У арки главного штаба толпа.
Проезд к площади Зимнего дворца загорожен взводом гатчинских кирасир.
Громадные всадники на великанах-конях смотрят на подступающую к ним толпу угрюмо, дико, недоумевающе.
Неподвижны. Как замерли. Потом молча повернули коней и скрылись за аркой...
Толпа хлынула на площадь Зимнего дворца.
***
18-го октября с утра Невский являл собой доселе невиданную картину.
От Николаевского вокзала до Адмиралтейства всякое движение было остановлено. Была одна сплошная толпа людей...
Сколько их было?
Вероятно, несколько сот тысяч.
К 12 часам со всех концов города в эту толпу вливались из прилегающих улиц шествия с флагами.
У Гостиного двора какая-то свалка. Дерутся флагами.
Небезопасно было стоять близко и потому пришлось оттесниться к Михайловскому скверу и оттуда на Марсово поле...
Трудно было управлять своими действиями - несла толпа.
На Марсовом поле необычайная картина. Точно войска маршируют, ходят группы с флагами. Здесь драки нет, наоборот, все очень веселы.
Поют и видимо друг друга не слушают.
Ни войск, ни полиции не видно.
***
Как отнесся к этому дню высший бюрократический слой Петербурга?
С большим недоумением.
Пришлось в этот день видеть по обязанностям службы одно лицо очень высокопоставленное в военных чинах, генерала П., с которым я был знаком и раньше.
- Радуетесь?
- А кто же не радуется?
Поджал губы и сморщился.
- Некоторые и плачут!.. Но воля Государя для нас священна.
***
На Каменноостровском, у особняка графа Витте было необыкновенное скопление экипажей и автомобилей.
Приезжали и уезжали. Премьер не принимал...
Но все же надо было засвидетельствовать свое почтение конституции - хотя бы в форме оставленной визитной карточки...
***
Вслед за великим днем в Петербурге стала осуществляться «свобода...»
Но эта историческая полоса уже должна послужить предметом совершенно особого изследования...