Прачечная
Сама от себя не ожидала, но из далекой расейской столицы я решила устроить камбек в пятничную литвечеринку имени Лексусагронафта. Вот вам моя прачечная. Судите строго, так интереснее.
Бодрым шагом Верчик отмеряла улицу разноцветными кедами. Этим субботним утром в городе не было почти никого. Из окна первого этажа Верку сразил запах блинчиков и какао, которыми невидимая мама кормила своих невидимых детишек. У них там счастье, наверное. Папа газету читает. У мамы передник. Вера споткнулась о канализационный люк. «Вечно сделают кривыми руками! Даже мне отец в детстве рассказал, что значит «заподлицо». Слово-то забавное какое…» - ее мысли понеслись вдаль и она даже забыла, что хотела корить себя за тоску по чужой гармонии. В поисках своей, личной, Вера моталась по большому городу уже лет семь.
У нее на плече грузно повис гигантских размеров рюкзак. Все утро она заталкивала туда свои вещи. «Наконец-то доберусь до прачечной. За последние несколько месяцев - первые свободные выходные,» - думала Вера, складывая белые рубашки, майки, платья, шарфы. Она обожала белые вещи. Единственный их недостаток - их надо очень часто стирать. Но Вера привыкла платить страданиями за любовь. Они ей даже нравились, хотя вряд ли она бы в этом призналась. Поправив ношу, она пошагала в сторону ряда стиральных машин, которые, разинув рты, ждали Вериных историй.
На хлопковой рубашке остался след от помады. Алый, немного пошлый. Верка удивлялась, как ее занесло тогда в этот клуб. Хотя нет, это она для подруг «удивлялась», а сама уже давно хотела туда попасть. Никто из друзей так и не отважился ее сопроводить, и она отправилась сама. Катя была платиновой блондинкой с чувственным, немного искривленным ртом. Трое суток они провели вместе. Смеялись, узнавали, касались, обсуждали любимые фильмы. Потом Вере все-таки пришлось выйти на работу. Смс, звонки, коктейли, поцелуи. Месяц сумасшествия. А потом Катя исчезла. Искать ее было бесполезно. Невыносимо немыслимо катастрофически. Ей оставалось только реветь и целовать алый след на воротнике. Недавно она зашла на кофе в «Бубновую даму», где услышала разговор о том, что Катя, получив долгожданное приглашение, укатила на пмж в Германию к какой-то Кристен. «Пора стирать рубашку,» - подумала Вера.
А вот это - вообще смешное пятно. Как последняя сентиментальная дура, сидя за ноутом, попивая чай и просматривая старые фотографии, Вера вспомнила об Андрее, ее черном ангеле, ворвавшемся на полтора года в ее жизнь. Как больно, больно было, когда он отдалялся. Как хотелось сказать ему хоть слово, а весь ее словарный запас застрял нервным комом в горле. Слезы так и не отстирались с той белой майки. Они не оставили следов на ткани. Но и не отстирались. Вера очнулась от того, что на реглане красовалось горячее чайное пятно. Цейлонское.
Вещи со дна рюкзака она носила недавно. Белый гольф, молочного цвета халатик, любимый свитер (его Вера обычно стирала вручную, но сегодня победило отчаяние и лень). Джордж казался идеальным. Он был интересен и в меру накручен, яркая внешность возводила его в ранг небожителей, а возраст позволил ему устояться в своих жизненных принципах. Чувствовался мощный посыл, много секса, много страсти в его словах. Да уж, на халате осталось очень страстное засохшее пятно. Халат упал в барабан машины. А Джордж «упал в любовь», как говорят англичане. Растворился в Верке без остатка, забыл обо всем, думал о ней, писал сообщения, радовался и постоянно ее хотел. Глядя ему в глаза, Верка видела себя. Читая его мысли, она узнавала себя - ту, которая была тогда с Андреем, когда смотрела на ангела и таяла. Джордж стал Гошей. Вере было проще одной, чем с еще одной собой. Вчера вечером они расстались.
Несколько часов с книгой и круасанами в любимом кафе - и все будет хорошо. Все будет пахнуть Тайдом. Все станет гладко и мягко (как) от кондиционера. Верчик развесит влажную белую жизнь на веревки и начнет с чистого листа.
Бодрым шагом Верчик отмеряла улицу разноцветными кедами. Этим субботним утром в городе не было почти никого. Из окна первого этажа Верку сразил запах блинчиков и какао, которыми невидимая мама кормила своих невидимых детишек. У них там счастье, наверное. Папа газету читает. У мамы передник. Вера споткнулась о канализационный люк. «Вечно сделают кривыми руками! Даже мне отец в детстве рассказал, что значит «заподлицо». Слово-то забавное какое…» - ее мысли понеслись вдаль и она даже забыла, что хотела корить себя за тоску по чужой гармонии. В поисках своей, личной, Вера моталась по большому городу уже лет семь.
У нее на плече грузно повис гигантских размеров рюкзак. Все утро она заталкивала туда свои вещи. «Наконец-то доберусь до прачечной. За последние несколько месяцев - первые свободные выходные,» - думала Вера, складывая белые рубашки, майки, платья, шарфы. Она обожала белые вещи. Единственный их недостаток - их надо очень часто стирать. Но Вера привыкла платить страданиями за любовь. Они ей даже нравились, хотя вряд ли она бы в этом призналась. Поправив ношу, она пошагала в сторону ряда стиральных машин, которые, разинув рты, ждали Вериных историй.
На хлопковой рубашке остался след от помады. Алый, немного пошлый. Верка удивлялась, как ее занесло тогда в этот клуб. Хотя нет, это она для подруг «удивлялась», а сама уже давно хотела туда попасть. Никто из друзей так и не отважился ее сопроводить, и она отправилась сама. Катя была платиновой блондинкой с чувственным, немного искривленным ртом. Трое суток они провели вместе. Смеялись, узнавали, касались, обсуждали любимые фильмы. Потом Вере все-таки пришлось выйти на работу. Смс, звонки, коктейли, поцелуи. Месяц сумасшествия. А потом Катя исчезла. Искать ее было бесполезно. Невыносимо немыслимо катастрофически. Ей оставалось только реветь и целовать алый след на воротнике. Недавно она зашла на кофе в «Бубновую даму», где услышала разговор о том, что Катя, получив долгожданное приглашение, укатила на пмж в Германию к какой-то Кристен. «Пора стирать рубашку,» - подумала Вера.
А вот это - вообще смешное пятно. Как последняя сентиментальная дура, сидя за ноутом, попивая чай и просматривая старые фотографии, Вера вспомнила об Андрее, ее черном ангеле, ворвавшемся на полтора года в ее жизнь. Как больно, больно было, когда он отдалялся. Как хотелось сказать ему хоть слово, а весь ее словарный запас застрял нервным комом в горле. Слезы так и не отстирались с той белой майки. Они не оставили следов на ткани. Но и не отстирались. Вера очнулась от того, что на реглане красовалось горячее чайное пятно. Цейлонское.
Вещи со дна рюкзака она носила недавно. Белый гольф, молочного цвета халатик, любимый свитер (его Вера обычно стирала вручную, но сегодня победило отчаяние и лень). Джордж казался идеальным. Он был интересен и в меру накручен, яркая внешность возводила его в ранг небожителей, а возраст позволил ему устояться в своих жизненных принципах. Чувствовался мощный посыл, много секса, много страсти в его словах. Да уж, на халате осталось очень страстное засохшее пятно. Халат упал в барабан машины. А Джордж «упал в любовь», как говорят англичане. Растворился в Верке без остатка, забыл обо всем, думал о ней, писал сообщения, радовался и постоянно ее хотел. Глядя ему в глаза, Верка видела себя. Читая его мысли, она узнавала себя - ту, которая была тогда с Андреем, когда смотрела на ангела и таяла. Джордж стал Гошей. Вере было проще одной, чем с еще одной собой. Вчера вечером они расстались.
Несколько часов с книгой и круасанами в любимом кафе - и все будет хорошо. Все будет пахнуть Тайдом. Все станет гладко и мягко (как) от кондиционера. Верчик развесит влажную белую жизнь на веревки и начнет с чистого листа.