Железная Пята для Бойцового Кота.

[17ur]

Я не знаю, как назвать прочтение в оригинале книги, ранее читаной в переводе, но в последнее время я проделывал это столько раз, что да, нужно отдельное слово. Покороче, чем всё это предложение.

Проделывал не потому, что оригинал априори лучше, и не с тем, будто я хочу покрасоваться перед восхищённой публикой, ловко разбирая письмена западных варваров. Скажем так, "порядок быть должон", да и русский перевод я читал ещё подростком, так что впечатление от книги было не то. Просто в силу возраста.

Значит, "The Iron Heel" by Jack London, Джона нашего Гриффита Чейни. Антиутопия.

1908 год издания, когда уже было Понятно, Что Начнётся, но ещё не было Понятно, Что Начнётся. Издано в САСШ, на тогдашней периферии мира, для которой это "понятно" надо писать с маленькой буквы. Так что книжка очень милая и во многом вегетарианская. Были же места и времена.

Автор оказался гениален в малых формах - и это сугубая похвала, а вовсе не ирония: развитие издательского дела однозначно доказало, что хорошие эпопеи с бесконечными продолжениями выдавать на-гора проще, нежели хорошие краткие завершённые рассказы. По "Железной пяте" это видно: в первой половине, где она складывается из более-менее отдельных друг от друга "жизненных" эпизодов, её качество заметно выше, чем во второй, когда автор прикидывает надвигающееся будущее и пытается объять необъятное.

Впрочем, я не думаю, что автор оказался одержим социалистическими видениями, и "Остапа несло" без оглядки на правдоподобие. Одержимости здесь нет, а книга скомкана именно потому, что сопутствующее авторское осмысление собственных воззрений, их шлифовка там просто не помещаются.

И, полагаю, читатель уже понял, что Бойцовый Кот в заглавие мною подобран для рифмы. Ведь он и есть рифма к огромному большинству лондоновских персонажей, пускай рифма гротескная (Мересьев - правильная рифма). "Боевая единица сама в себе, способная справиться с любой мыслимой и немыслимой неожиданностью..." Или сдохнуть, пытаясь. Никаких смирений и постановок свеч во храме великого Мганги. Джек Лондон, да. За это его и любим.

Я не стану писать сколько-нибудь связную рецензию. 110 лет прошло, "всё уже украдено до нас". Всего лишь набор замечаний, пронумерованных для удобства.

А если очень коротко и без ката, то книгу я всемерно рекомендую к прочтению, при этом именно из-за её ошибок и недоработок. Видите ли, "знать ответы" - это не "помнить, что пришло", это "понимать разницу между тем, чего ждали, и что пришло".

1. Книга написана от имени тётки, - именно тётки - профессорской дочки. Тётка в 24 года повстречала революционера, который раскрыл ей глаза на жизнь вокруг и взял замуж. Революционер очень накачанный мужик, по-животному привлекательный - это с точки зрения тётки подчёркивается и подчёркивается. Фамилия соответствующая: Everhard. Автор, надо понимать, шутит.

Вполне животный аспект, кстати, вполне уместен в этой книге, как и вообще у Лондона.

2. Может быть, фамилия завязана и на то, что этот социалист-марксист напрочь разносит своих оппонентов в пользу "единственно верного учения" - это тоже подчёркивается: мол, никто в споре перед ним не устоит. Бульдозер. Эверхард проповедует неизбежное обострение противоречий между трудом и капиталом, иссякание среднего класса. Обосновывает это всё марксовой механикой, неравным присвоением прибавочной стоимости, накоплением капитала, который надо куда-то вкладывать... напомню, 1908 год.

Автор достаточно чётко завязывает эти выкладки на то же животное, на неотъемлемые свойства человека, который гребёт под себя: "man is selfish". Автор не признаёт того, что те же свойства проявляются, например, и в идее достатка. "Вы программируете стандартного суперэгоцентриста. Он загребёт все материальные ценности, до которых сможет дотянуться, а потом свернёт пространство, закуклится и остановит время". В "а потом" и в закукливание Лондон уже не верит.

Ближе к концу книги автор - осмысление, напомню - вынужден признать, что бесконечное накопление безо всякого "а потом" по сути своей есть не более чем привычка, - по-другому уже не могут - сформировавшаяся из многократного повторения действий, каждый раз полагаемых хорошими и правильными.

А в начале у него всё только в путь: те же представители среднего класса в голос хвастаются, как извели конкурентов, и печалятся, когда за ними с той же логикой приходит трест, создавая монополию и пуская средний класс по миру. Эверхард торжествует. Мол, всё сводится к пролетариату против капитала, неизбежная победа труда, светлое социалистическое будущее, давайте с нами.

Однако, будучи приглашён делать доклад в какой-то закрытый клуб преуспевающих капиталистов, в ответ на свою - по автору непробиваемую - логику Эверхард получает "ладно, мы не правы, но мы по вам картечью, и тогда поглядим". Ответ обнародовал самый умный из собравшихся. Остальные просто ворчали или несли чушь, но, услышав заявку насчёт картечи, одобрительно оскалились. Автор подчёркивает: бойцы. Какая угодно сволочь, но бойцы. Не сдадутся. "Любовь к жизни", да. Марксист тоже кивнул: да, по-другому не выйдет.

3. То, какое количество труда и денег можно просто уничтожить, "сняв с доски" - войной, например - автор себе совершенно не представляет. Равно как и слова "долгострой" он не слышал, и с "финансовыми пузырями" знаком лишь в древних изводах.

Автор предполагает, что восторжествовавшая Олигархия будет вбивать "лишние" деньги в "города чудес", в немыслимую до сих пор роскошь, в поклонение красоте, в какой-то видимый эффект, в улучшение жизни (сугубо своей, но всё же).

То, что всё это бабло можно просто сжечь с разной степенью зрелищности, что "лишние" производственные мощности можно разрушить, прибив всех, кто случайно окажется рядом... "Разбить?" -"Разбить." - "Поллитра?" -"Поллитра." - "Да я тебе..." Вот в 1908 году, наверное, был бы такой же диалог. Детство человечества.

4. Автор описывает презумпцию того, что современная ему демократия в её штатовском изводе вполне работоспособна, что за неё социалистам стоит бороться, что они должны выигрывать выборы, что забастовки и революции - это либо под выборы, либо уже когда наступающая Олигархия коррумпирует суды и силовые структуры до такой степени, что всенародно избранных не будут пускать на свои законные места.

То, как штатовские выборы рисовал Гнусный Клятвопреступник Твен, автор, наверное, читал: однако то ли не согласен, то ли понял, что в любом формате, отличном от юмористического рассказа, да ещё и с марксистской начинкой такое вряд ли издадут.

5. Дочка с папой-профессором попали под нехорошее внимание пробуждающейся Олигархии, - профессор ещё вредную книжку написал - после чего у них отняли дом.

Оказалось, что на дом есть закладная, по которой давно не плачено. Со всеми полагающимися подписями, неотличимыми от настоящих. Ну надо же такое выдумать.

6. В САСШ появились "черные сотни" (Black Hundreds). Автор их описывает как непонятно откуда возникающие сборища, - подразумеваются наймиты - которые под видом народных возмущений не без патриотической окраски разносят всякие вредные социалистские партийные собрания, жгут издательства и проч..

Здесь надо отметить очень разное понимание ценности порядка у тамошних-тогдашних и тутошних-нынешних. Мы здесь и сейчас считаем, что сопутствующее pogrom'у уничтожение порядка наносит вред больший, нежели польза от приостановки таким способом "вредной" деятельности какой-то общественной фракции. Не окупается. Имхо, здесь сказываются и исторический опыт, и усложнение с удорожанием самого порядка. Может быть, и "менталитет", но вряд ли.

7. Вообще, Россия у него поминается трижды, и ни разу как самостоятельная сущность. "Чёрные сотни", да ещё с особым указанием, что не русские их придумали; русская паспортная система, которую вводят в САСШ для контроля за перемещением населения (1908 год, милота-то какая!); а ещё однажды поминаются отпрыски русской аристократии, которые примыкали к революционерам; поминаются, когда там по сюжету надо было решать - пристрелить одного олигархёнка... олигаршонка?.. или попробовать распропагандировать.

8. И вот где-то во второй половине книги до автора доходит, что получающаяся диктатура крупного капитала вполне может быть устойчивой, а не просто поводом к пролетарской революции. Имхо, это именно что "доходит здесь и сейчас", в процессе работы над текстом: "единственно верное" тут не работает в первом приближении, надо думать тщательнее. Отсюда и скомканность второй половины книги.

Мнится мне, что автор не раз тут многое переписывал, пытаясь втиснуть свои догадки в весьма ограниченный объём текста. Не помог даже великолепный, достойный всяческих "браво" приём с обширными сносками, написанными от имени учёного-историка в далёком будущем, написанными из развитого хэппи-энда.

9. Автор пишет, что хайтековские рабочие (тогдашний хайтек, паровозы и телеграф) во главе с их профсоюзами предают рабочее движение в обмен на очень высокий по их понятиям уровень жизни и на репутацию иуд. Так, что они неизбежно станут кастой с закрытыми городами, наследственными местами и проч.. То же касается вооружённых сил. И автор честно прикидывает, что со временем эти касты станут бороться за власть с собственно олигархами на уровне дворцовых переворотов, каких-то индивидуальных и коллективных политических тел. Сдержки и противовесы, все дела.

Имхо, здесь играет незнание автора, что в ХХ веке на какое-то время хайтека станет слишком много, что на паровозах всё не закончится, даже что от самого хайтека будут производные типа НФ, видеоигр, хвалебных сопелок о демонстративном техническом превосходстве над противником... Предавать довольно долго будет некого и некому. Однако сам механизм, имхо, вполне корректен и при правильных начальных условиях может быть запущен и станет работать.

10. Остальной рабочий класс обитает в гетто на грани, а то и за гранью голода, в отсутствие каких-либо устойчивых общественных структур, средств образования и здравоохранения. Оттуда людей тупо выгребают (levies) на всевозможные стройки века, где жизнь автор характеризует словосочетанием "dull bestiality". Буквальный перевод "унылое скотство" слишком мягок, это не "скотство", смысл здесь именно что потеря человеческого облика. "Быдло" ТМ.

В этих гетто (самого слова автор не употребляет, тогда оно имело несколько иной смысл), однако, присутствуют и работают агенты революционеров и агенты-провокаторы, которых не отличишь друг от дружки, так что восстание, спровоцированное для постановки под пулемёты людских масс, и восстание на пользу дела революции технически одно от другого не отличимы.

11. И вот тут мне вспомнились слова дона Руматы: "сердце моё полно жалости".

Свою книгу Джек Лондон начинает с подачи действующей капиталистической системы как машины. Кого-то она перемалывает внизу, кто-то к ней привязан золотыми верёвками сверху... это настойчивая и разветвлённая метафора в "Железной пяте". И суетятся вокруг машины революционеры, норовят сломать.

А потом, когда автор описывает близкое по книге будущее, то он пишет, как главная героиня так гримируется и делает такую пластику, что даже освобождённый из тюрьмы муж (не расстреливали, ага) её узнаёт далеко не сразу. Автор описывает, как она влёт отыгрывала мелкую олигархичку, как она большую часть чикагского восстания провела в рядах полиции, где её считали своей, агентом-провокатором.

В сносках, написанных якобы в далёком будущем, рассказывается и о завербованном олигархе, которого до самой смерти никто и не заподозрил в работе на революционеров. Рассказывается о том, что очень много из "работников искусства", работавших на трёхсотлетнюю Олигархию в ранее упомянутом производстве красоты, обслуживало и Боевые Группы... тут автор, кстати, на наших эсэров не ссылался. Что сама Олигархия, бывало, за свою трёхсотлетнюю диктатуру отъезжала перед требованиями Боевых Групп революционеров.

Я сижу и думаю: для автора сто десять лет тому назад "машина" была набором упорядоченно движущихся деталей. Железяк. Поршней. Рычагов. "Наш паровоз вперёд летит". "Реле" он уже, наверное, понимал плохо, а "лампу" или "триггер" я бы вряд ли ему объяснил. Искорки на маленьких кристалликах кремния. Я не смог бы объяснить ему саму концепцию состояний одной и той же вещи, 0 и 1: противоположных, взаимоисключающих и при этом подверженных управляемой смене. Концепцию, позволяющую спроектировать и создать машину намного более объёмную, нежели всё то, что влезало в его начальную метафору. Машину, в которой та публика, что норовила её сломать, будет её неотъемлемой частью.

А ведь именно это он и описывает, ибо человек-то умный и честный, прикидывает как умеет, а не как хочет. Видит, выводит, а назвать не может.

Да, сердце моё полно жалости.

12. "Железная пята" обязательна к прочтению и для тех, кто хочет понять откуда ноги растут у "мясом завалили" и всего сопутствующего. Там достаточно подробно описывается восстание в рабочем гетто, когда потерявшая человеческий облик биомасса (спасибо, тов. Можейко) лезет на пулемёты. 1908 год, напоминаю. Ещё до Первой мировой.

Не слишком похожий на Лондона автора, Лавкрафт, оперировал теми же образами, повествуя о толпах портовых полукровок, поклоняющихся всякой мерзости. Все эти киношные толпы зомби родом оттуда. Все эти образы в интернет-полемиках - оттуда. Хотите знать, как получилось и как работает - читайте "Железную пяту". Автор пытается разобраться и понять.

13. И автор, повторю, честен. Он снимает ранешнее "ладно, мы не правы" из уст олигархов. У него трёхсотлетняя Олигархия оказывается устойчива именно потому, что за ней "своя правда", а не только картечь. Молодёжь из правящих капиталистов рьяно идёт в армию, в полицию, в учёные, в инженеры. Порядок наводить, в прогресс играться - такое невозможно без "своей правды".

Автор формулирует "правду олигархов" как уверенность в том, что "человек изначально плох", что биомасса в рабочих гетто есть нормальное состояние человека, без которого нельзя обойтись, а всё, что над таким состоянием, вся цивилизация есть хрупкое и вовсе необязательное достижение, которое должно обрушиться в клокочущую под ним биомассу от первого же плевка. То, что надо беречь и защищать любой ценой.

Так что молодой офицер на опрокинутой заставе, - наймит капитала, а то и сам родственник какого-нибудь магната - раненый, оставшийся один, высаживает все заряды револьвера в накатывающуюся толпу, не шибко похожую на людей и взаправду несущуюся всё сломать и разорвать. Не бросает оружие и не пытается молить о пощаде.

Автор здесь застревает. Он не может противопоставить этому ничего, кроме собственного, любимого барана на мосту в виде социалистского "человек изначально хорош" (если его намеренно не доводить до скотского состояния). Мол, ненормально как раз рабочее скотство, а оставленный в покое человек останется человеком.

Слова против слов. А в такой ситуации действительно побеждает картечь. Или, как и было сказано выше, более сложное устройство моста. Зовите Мёбиуса и Тьюринга.

Если говорить о том, что лично мне помогла понять "Железная пята" - так вот именно вот эту пагубу самой постановки вопроса о предельной этической оценке человека. Тупик "изначально хорошего" против "изначально плохого" и наоборот.

Ладно, ещё вернусь к теме. Спасибо за внимание.

ПостСкриптум. Алексей Н. Толстой пишет "Аэлиту" в 1923 г., после того, как Что уже Началось, а за неверное Понятно могли и к стенке поставить, причём в большинстве стран мира. В "Аэлите" олигархи решают "всех загнать к станкам, а сами будем жрать и пить, пока не сдохнем, потому что никакого другого смысла в жизни нет"; безоружные рабочие чинно бредут на пулемёты с унылой песней - что, однако, напрочь убивает возможность сейчас или через поколения срисовать с них зомби. Зомби не поют.

Другое место, другое время. Другая планета, да.

Горд жить на ней.