К вопросу о нужности диалектики.
В комментариях к недавнему посту, содержащему резкости в адрес критиков диалектики как метода познания, я пообещал более или менее подробно объяснить, зачем - точнее, против чего - диалектика вообще нужна. Да, со своими законами, столь глупо выглядящими - в глазах очень умных людей, конечно, а не в моих собственных.
Покопавшись в черновиках, я выполняю своё обещание, стараясь возможно менее кастовать великие имена и заявляя большую часть сказанного ниже от имени своего, невеликого, чтобы читатель не докапывался к давно умершим титанам.
Букв много, и они скучные, предупреждаю заранее; побочная цель поста - чтобы не пропали черновики.
1. Я говорю, что мышление - это производство мысли. Простейшая мысль, по-моему - это сравнение двух впечатлений и заключение об их тождестве или различии. Сложные мысли получаются потому, что всякая мысль тоже оставляет впечатление, могущее послужить сырьём для будущего сравнения.
Намного проще и короче сказать "человек знает, что 2+2=4", нежели "человек помнит/получил впечатление тождества 2+2 и 4", да ещё с отсылкой к предметам, из которых части тождества были составлены, и обстоятельствам, при которых человек обращался с этими предметами.
Я говорю, что мысль есть в первую очередь есть средство экономии нервной энергии. Тождественные впечатления становятся одним. Различные впечатления становятся разными. И в том, и в другом случае они перестают человека грузить.
Если мысль почему-либо не состоялась, то работа с впечатлениями есть расход нервов на "эмуляцию кота Шредингера", одновременный прогон и того, и другого. Аналогию на более высоком уровне можно наблюдать, когда человек "мечется от неизвестности".
Управление высокоорганизованного существа с планеты Земля своим поведением для меня есть побочный эффект его мышления. Думаю, что это управление можно разложить на элементарные акты ограничения сугубо телесных порывов и нужд заодно с ограничением перерасхода нервов.
Порабощение человека человеком, использование одного другим для своих нужд имеет необходимой основой запрет используемому на самостоятельное мышление: выдачу готовой мысли человеку, у которого временно или постоянно, полностью или частично отключена способность к самостоятельному мышлению.
Постоянные успешные или безуспешные попытки окружающих использовать человека в своих целях и попытки человека использовать в своих целях окружающих составляют неотъемлемый аспект социальной жизни человека как вида.
Это сказано вне оценочных суждений "хороший-плохой", "добрый-злой", "светлый-тёмный", "прогрессивный-регрессивный", "полезный-вредный".
2. Человеческое восприятие обеспечено той же нервной деятельностью, что и человеческое мышление, и точно так же подчинено задаче экономии энергии. Человек, если он не прилагает к своему восприятию дополнительных, намеренных усилий, то распознаёт воспринимаемое по минимально возможному количеству информации - как правило, упорядоченному. В качестве аналогии опять-таки более высокого уровня можно привести шарж.
Я считаю, что самое позднее с отказом первобытных людей от кочевого образа жизни - возможно, и до того - тот же самый принцип был применён не только к обработке информации с органов чувств, но и к обработке информации о поведении окружающих: к впечатлениям от мыслей, входные впечатления для которых поставляли рутинные наблюдения за соплеменниками.
Упорядоченный минимум информации о поведении окружающих в настоящем рассмотрении я назову сюжетом. Кардинальным отличием от распознания видимого образа или слышимой речи стало распознание сюжета во времени, "что было" и "что будет".
Полагаю, что изначально, в "вечном настоящем" первобытных племён сюжеты были не то, что "микро-", но и "нано-", и "пико-".
Однако именно сюжет становится уязвимостью человека. Само признание сюжета раскрывает человека попыткам управляемо понизить автономию его мышления и далее использовать его поведение в чужих интересах.
3. Сужу область дальнейшего рассуждения, исходя из следующих соображений.
Приму, что возможность использования сюжета для влияния на человеческое мышление прямо пропорциональна местной плотности населения. Сюжеты тем более нужны, чем больше вокруг людей, чем большее количество отношений между людьми надо учитывать, и чем более востребована при этом экономия нервной энергии.
Приму, что впервые и задача, и возможность упорядочения такого использования и приведения его к единообразию возникают в многолюдных человеческих поселениях, соединённых сколько-нибудь оживлёнными дорогами: с одной стороны, там обыденно можно повстречать незнакомца, а с другой появляются не только жрецы, но и писцы на жалованьи.
Приму, что сколько-нибудь публичное обсуждение такого упорядочения обязательно должно включать в себя его оправдание какими-то "хорошими" целями. Точнее, такими, которые не вызывают активного и действительного отторжения у обывателя. Вряд ли это оправдание можно основать на чём-то ином, нежели "изменение человека к лучшему".
Полагаю, что читатель уже понял: я говорю о театре и обо всём, что выросло уже из театра.
Интерлюдия: как сказал некий тиран одному молодому послушнику по имени Скотина, "у рыб нет слова, обозначающего воду". Я искренне надеюсь, что читатель догадывается о степени присутствия сюжета в его восприятии окружающего мира.
Если с верующим людом понятно, у них "все ходы записаны", - правда, партии очень разные - то напоминание агностику или атеисту, что его жизнь проходит в рамках эволюции жизни на Земле, а равно историй мировой, государственной, местной, народной и семейной, зачастую вызывает спохватывание. А эти истории издавна воспринимаются человеком именно через сюжеты, упорядоченный минимум информации, позволяющий ориентироваться в процессах, заведомо недоступных для полного восприятия. Вот она, "точка входа" для театра.
4. Как проще всего навязать человеку чужую мысль? - введя его в состояние, когда необходимость в мысли есть, но на свою мысль почему-то нет сил, нет нервной энергии.
Значит, надо заставить человека растратить нервы на мысль, которой намеренно запрещено состояться, а потом, когда силы у человека закончатся, и он станет особенно восприимчив, предложить мысль чужую, выгодную другим и не обязательно выгодную ему самому. И человек примет её с радостью, ещё спасибо скажет, "меняясь к лучшему".
Как заставить человека бесполезно растратить нервы на несостоявшуюся мысль? Увлечь его внимание двумя сосуществующими впечатлениями, которые сравнить нужно, но невозможно, потому что они одновременно являются и тождественными, и различными.
Переживание зрителем этой невозможности может быть основано и на смехе, и на страхе, и на страдании, однако оно не ведёт к завершённой мысли, но только к расходу нервных сил и торжеству упомянутого выше "кота Шредингера".
Я полагаю катарсисом/"очищением" именно то состояние зрителя, которое характеризуется совершенной растратой нервной энергии на правильно предуготовленное зрелище. Грубо говоря, именно тогда "ему с три короба наврёшь - и делай с ним что хошь", он с удовольствием воспримет сказанное извне как своё.
Да, читатель волен считать изложенное моим частным и предельно кратким пониманием аристотелевой "Поэтики", которую я искренне рекомендую внимательно прочесть.
5. Применение описанной выше техники к человеку может иметь ограничением только его собственную защиту. Если у человека нет этой защиты, то с помощью театра и производных от него человеку можно вложить в голову всё, что угодно. Если у сколь угодно большого множества людей нет такой защиты, то и этому множеству можно внушить всё, что заблагорассудится.
Я считаю, что с увеличением городов неизбежно возникает необходимость в средстве от катарсиса, причём в таком, которое можно более или менее быстро и надёжно поставить решающему большинству горожан, чтобы не въехать очертя голову в новую Мюнстерскую коммуну.
Защитить внимание человека невозможно. Театр и всё, от него произошедшее, всегда найдут способ человеческое внимание захватить.
Налагать запреты на те или иные техники, описанные Аристотелем - дело бессмысленное, ибо даже в случае успеха запретов о запрещённом просто забудут, а запрос на него останется, и оно возродится под другими названиями.
Остаётся "сорвать представление" в отдельно взятой голове.
Иными словами, возникает запрос на формулирование неких принципов так, чтобы осведомлённый о них человек мог бы сделать собственное умозаключение по сколь угодно увлекательно представленному сюжету до того, как израсходовать нервы и впасть в катарсис.
Принципы эти должны быть сформулированы так, чтобы быть понятными тому самому "решающему большинству горожан", даже если нерешающее меньшинство - пусть и более многочисленное, хм-хм - от них косорылится.
Интерлюдия: здесь читателю полагается потребовать от автора примеров. "Покажи мне город", - скажет читатель, - "покажи мне ради примера хоть одну-единственную страну, в которой множество людей заперли бы в сюжете, вымотали и вложили вымотанным в головы мысли, ведущие к разорению и смертям, которых люди изначально не хотели и даже не представляли. Нет такого города и нет такой страны."
Не дождавшись ответа, победоносный читатель пойдёт своей дорогой, а я в прискорбном одиночестве продолжу своё долгое и нудное рассуждение.
6. Принципами чего будут принципы из последнего пункта? Принципами развития. Теми принципами развития сюжета, которые должны быть у зрителя в противовес принципам, которыми руководствовался автор, создавая и разукрашивая театральное представление.
Обычный зритель видит больше представлений, нежели создаёт обычный автор. Это значит, что принципы развития, которыми зритель защищается от катарсиса, могут и должны быть возможно более универсальными, доступными каждому и потому неизбежно менее эффективными, нежели авторские посылы штучной работы.
То бишь вскоре они станут казаться обыденными, сами собой разумеющимися, никому не нужными, глупо звучащими и прочее.
Чего должны касаться эти принципы?
Во-первых, они должны предупреждать человека о противоречии, о затыке, на котором зиждется порабощение через катарсис. "Это одно и то же и одновременно не одно и то же". Чтобы человек был к такой атаке более или менее готов. Отсюда следует постулирование универсальности и всеприсутствия такого противоречия. "Это же обычное дело, не надо переживать".
Во-вторых, они должны утверждать принципиальную разрешимость всякого экземпляра противоречия, создавая условия для отказа человека биться лбом о стену до полного исчерпания нервной энергии. "А, решение всё равно есть; чем бы ни окончилось, всё обойдётся, будет синтез, и пойдут титры". Даже "бог из машины" становится обязанностью плохого автора, а не надеждой мучимого зрителя.
В-третьих, они должны явно противостоять внезапностям всякого сюжета: например, перипетии или узнаванию. Именно эти внезапности создают те два "таких же, да не таких" состояния, которые вынужден сравнивать окучиваемый зритель. Самый экономный умственный приём здесь - это понимать любое качественное изменение как продукт предшествовавших количественных. После чего либо зрителю разрешено предполагать существование мелких предпосылок к авторским внезапностям, либо автор вынужден к постановке таковых под страхом освистывания.
Кстати, именно третьему требованию в решающей степени обязаны своим существованием детектив и - в менее решающей - фантастика и фэнтези.
Первое требование можно изложить как "единство и борьбу противоположностей", второе как "отрицание отрицания", третье как "переход количества в качество".
Можно и не излагать их в этом виде, а изложить в каком-нибудь другом, ибо диалектика, как и метафизика, многообразна.
Можно не называть их "законами", хотя, принятые как правила познания, они станут законами обращения зрителя с сюжетом так же, как правила публичного поведения становятся законами государств.
7. Я вовсе не утверждаю, что философы, утверждавшие диалектику как метод познания, основывали свои построения именно на соображениях, приведённых выше - утверждать такое было бы огромной и тщеславной глупостью.
Несколько меньшей и не столь тщеславной глупостью станет утверждение, что работа этих философов на протяжении тысячелетий была востребована в силу постоянно воспроизводящейся необходимости, описанной в приведённых выше соображениях - необходимости защиты себя и толпы от катарсиса, действительного частного противостояния навязываемому сюжету.
И вот это утверждение я делаю.
Постлюдия: в своём рассуждении я исходил из того, что человеческие способности и возможности ограничены, а обладатели этих ограниченных способностей и возможностей обычно кучкуются и редко ходят поодиночке. Опровергнуть изложенное с позиции всезнающего, всемогущего, одного-единственного и при этом неизвестно почему вменяемого обитателя надмирной вершины очень просто, но я таких допущений не принимаю.
Кроме того, заметьте, что я человек добрый и покладистый, потому просто защищаю диалектику, а не наезжаю на метафизику, а равно и не делаю выводов из изложенного в отношении многих и многих мирских вопросов. Ещё успею.
Спасибо за внимание.
ПостСкриптум. Уже причёсывая текст, просто ради интереса решил посмотреть, "чё там у Гегеля" - а именно как он относился к античному театру. Википузия, ссылаясь на серию "Жизнь замечательных людей" издания 1970 г., говорит, что Георг наш Вильгельм наш Фридрих болт кладёт на современную ему "серьёзную" литературу и в молодости, формируя свой багаж, либо читает бульварщину, либо Софокла с Еврипидом. Право, кто бы мог подумать. Впрочем, ссылаться на википузию моветон.
А кроме того, я считаю, что Аракчеев должен быть свободен.