Зеленые лужки - деревня, которой нет. Два года спустя.
Когда-то я рассказывал о Зелёных лужках. Где-то на границе Калужской и Тульской областей, как говориться на ничейной земле, умерла-сгинула эта симпатичная деревенька. На сегодняшний день не осталось в ней ни одного жителя. Лишь изредка, по своей крестьянской надобности, а скорее всего просто по привычке, приезжают сюда люди: на задах осталась пара-тройка распаханных полос. Те дома и амбары, которые еще уцелели, используются ими как кладовки для инвентаря и временные убежища в случае непогоды.
Догадываюсь какие чувства испытывает человек, родившийся и выросший в крупном городе, попадая в такие вот места. Наверное, они сродни тем, что показал нам Тарковский в фильме "Сталкер". Это зона. Зона таинственная, непонятная, полная неожиданностей и немного мистическая. Оттого и тянет сюда в поисках приключений разного рода публику. Как пример можно привести еще и всем известный район Чернобыльской АЭС - Мекку любителей остренького. Они проходят здесь не деревенскими тропами, а маршрутами поиска. На тёплой придорожной пыли остаётся не пятипалый босой отпечаток, а след от армейского берца. Как жаль, что ничто осязаемое не роднит их с этим миром. Они эрудированы, энергичны и легки на подъём. Это прекрасно, но мне кажется, что многим из них не хватает мало-мальской возможности реализовать свою связь с этой землей, с этим миром. Это бы обстоятельство да использовать с умом. Глядишь и не было бы оставленных, обезлюдевших деревень.
Я и в себе чувствую нечто этакое. Романтическое. И все же, основная палитра моих переживаний в другой плоскости. Все-таки для меня село - это не терра инкогнито, это значительная часть моей жизни. Здесь все мое. И кто знает, возможно я еще венусь!
Поэтому посреди умершей деревни меня гложет горькая тоска. Чувствую себя предателем и изменником. Почти страдаю. Не важно, что данное конкретно селение - не моё, не родное. Это совсем не важно...
В Зеленые лужки я вернулся через два года. Проходил мимо, и решил навестить. Соскучился. Втайне надеялся увидеть признаки выздоровления: еще издали заметил среди высокой травы крышу белой "четвёрки". Мужичок, один из тех огородников, что приезжают из города, грузил мешки с картошкой.
Пришлось дать небольшой крюк чтобы не беспокоить хозяев. Через топкую низинку я вышел к северной околице.
День стоял на редкость погожий. Светило солнце. На синющем небе ни облачка. Припекало. Хотелось скинуть куртягу и остаться в одной рубашке. Но, еще в прошлый раз я убедился в том, что местные луга и кустарники заражены клещом. Крапива и колючки разные тоже присутствуют. Поэтому решил не рисковать.
Вот и первый дом. Рядом красавица рябина. Хорошо ей здесь. Никто не выламывает руки-ветви, не тревожит корни. Вот и разневестилась, словно на выданьи.
А, к дому не подойти-джунгли. Душистый хмель стеной заслонил окна. Дотянулся уже до верхнего венца. Сюда только с косой, ну или с топором. Яблоня в заросшем саду качает ветвями. Будто утопающий среди морских волн. Яблоками усыпана вся крона. Эх, пропадает добро!
Сам дом, как гибнущий корабль, разломился пополам. Того и гляди сложиться. Где-то здесь должен быть забор. Наверное рухнул. Значит лучше не приближаться - пропороть ржавым гвоздем ногу совсем нет желания!
А вот еще усадьба. Самой избы уже нет. То ли вывезли, то ли развалилась. Зато сад вокруг вполне доступный. И забор уцелел.
Золотые шары, кем-то заботливо посаженные много лет назад, продолжают цвести. Да как! Их тяжёлые головы виновато склонились. Будто тоскуют об ушедших людях!
Вдалеке вижу водонапорные башни. Две. Сохранились отлично. Говорят, они и нынче могли бы работать. Поставить насосы, дать ток, и все... пользуйтесь люди!
Вот и дом учительницы Анны Александровны. Постепенно сдаётся бедалага! С юга, воинственный лесной эльф угрожающе раскинул руки. Того и гляди схватит в охапку и раздавит.
Клён в палисаднике давно уже скучает в одиночестве. Нет следов у старой скамейки. Даже молодежь из соседней деревни забыла сюда дорогу.
Три высоких окна, обычно залитые дневным светом, теперь лишь скупо ласкаются солнечными пятнами, но по прежнему волнуют воображение. Как должно быть уютно здесь было когда-то!
Что говорить о других, если даже самый стойкий, самый упорный дом нынче оставлен! Может и был здесь хозяин в этом году, но не более одного-двух раз.
Трава не кошена уже месяц-два.
Деревянная, еще дедовская борона, которая пережила не одну конягу, на старом месте. И сруб по прежнему крепок. Крепче человеческих рук, которыми был сооружен. Боже мой! Сколько труда вокруг пропавшего!
Амбарчик. Раскатать бы, да соорудить баньку!
Рабочая одежда по стенам. Значит надеялись вернуться. Почему же нет никого? Случилось что? Или забыли?
Уходит лето. Скоро в сырой серости осенние дни нахмурят небо. Станет зябко и просыплется первый снег. Будет всё как всегда. Зимой искристые сугробы закроют все подходы к Зелёным лужкам. Заячий и вороний след потянется вдоль заборов. Будет тишина и покой среди осиротевшего жилья. Вот бы взять тогда лыжи и махнуть сюда! Зайти бы в дом, храня уважение к владельцам, вне зависимости от того в каком они теперь мире. Растопить печь и крепко задуматься о том, что со всеми нами происходит. Станет тепло. Промерзшие стены заплачут, в своей неизбывной тоске. Из кирпичной трубы повалит дым и может быть кто-то, вдалеке, увидев его обретёт надежду.
Поле меня провожало скромной красотой осенних цветов. Ветер гнал желтую волну. Я возвращался домой.
Домой.
Дом.
Где он мой дом!?