Писарь Первой конной. Митрий
Фэентези. Начало в предыдущей статье. Ссылка на нее в конце текста.
Трубачи Первой Конной армии. 1934 г. Художник Митрофан Греков
Я вышел в коридор. Проходя мимо одной из приоткрытых дверей увидел в щель Остапа в военной форме. Он стоял с виноватым видом, опустив глаза вниз. Я услышал голос комиссара.
- Ну да, из казаков. А ты знаешь, Остап, почему он к нам пришел?
Остап отрицательно замотал головой. А я навострил уши, так как сразу понял, что сейчас речь пойдет обо мне.
- Отец у него еще в четырнадцатом на фронте погиб. Мать от тифа померла. А единственную старшую сестру белые снасильничали и зарубили. Митрия в это время дома не было. Когда вернулся, все и узнал. Поскакал за ними в погоню, да уже поздно было, далеко они ушли. Вот он прибился к одному из наших отрядов. После ранения направили его в писаря, почерк у парня знатный. Буковку к буковке пишет, приходи глядеть, а ты его кулаком в лоб. Мало ли что казак. Да, ты знаешь, что наш командир дивизии Городовиков, тоже казак?
Я не стал ждать завершения беседы и пошел дальше в сторону выхода из штаба. Навстречу шли двое красноармейцев и несли тяжелой агрегат, пишущую машинку «Оlympia». Я уже хотел спускаться по лестнице вниз, но в последний момент передумал и пошел за красноармейцами. Они занесли пишущую машинку в один из кабинетов и поставили на стол.
- Ну и где мы теперь машинистку найдем? - спросил тот самый военный со всклоченными волосами, что требовал у меня список. Потом я узнал, что по должности он интендант, а зовут его Самуил Аронович. Он вставил в машинку лист бумаги и одним пальцем попытался что-то напечатать, но получалось это у него плохо. Чуть ли не минуту он искал каждую следующую букву.
Как только я подрос и стал садиться за компьютер, отец мне посоветовал, чтобы я сразу учился работать на клавиатуре всеми десятью пальцами. Порядок размещения алфавита на клавиатуре компьютера и пишущей машинке совпадает. Поэтому я подошел к Самуилу Ароновичу и спросил.
- А можно я попробую?
- Ну, попробуй, - посторонился он. Я сел за пишущую машинку и приноровившись напечатал: «Великая Октябрьская социалистическая революция». Немного непривычно было нажимать на тугие клавиши пишущей машинки, а так почти то же самое, что и клавиатура компьютера.
- Ого! - удивился Самуил Аронович. - Где учился?
- Так в станице, в канцелярии атамана такая же была.
- Понятно. А ну-ка вставь чистый лист.
Я вставил, и он стал мне диктовать заявку на получение для дивизии обмундирования. Когда я закончил, он взял отпечатанный лист и ушел. А я сидел за пишущей машинкой и думал, как удачно получилось. Я понимал, что моя карьера писаря Первой конной армии закончилась. Вряд ли я смогу писать документы таким же каллиграфическим почерком, как мой предыдущий владелец этого тела. А вот печатать на машинке - запросто.
Да и в остальном мне равняться с Митрием было сложно. Он казак, с детства учился скакать на лошади, владеть саблей, стрелять; уже участвовал в настоящем бою и был ранен. В свои пятнадцать с небольшим лет он был настоящим воином, хотя и служил писарем при штабе. А что умел я в свои девятнадцать лет? Играть на компьютере в разные игрушки? Я, конечно, занимался спортом, одно время увлекался самбо, и даже неплохо выучил пару приемов, но никаких особых высот в этом деле не достиг. Нельзя сказать, чтобы совсем ботан, но и явно не воин. По крайней мере в армии не служил, так как сразу после школы поступил в университет. И что теперь делать?
Пока я размышлял над вечными русскими вопросами: кто виноват и что делать, - вернулся Самуил Аронович.
- Так, Митя, временно назначаешься на должность машинистки до особого распоряжения.
Я согласно кивнул. Такой поворот меня вполне устраивал. С пишущей машинкой я справлюсь, а что будет дальше, посмотрим.
Когда возвращался после работы домой, еще издали увидел во дворе дома в котором ночевал, огромную фигуру Остапа. Тот был трезв и нерешительно топтался возле калитки.
- Это, Митя, - загудел он своим гулким голосом, - ты прости меня!
Ну и что с ним делать? Здоровенный лом, я ему еле до плеча достаю, а мнется, как нашкодивший ребенок.
- Бог простит, и я прощаю! - неожиданно для себя выдал фразу, вычитанную, наверное, в какой-то исторической книжке.
- Ты только скажи, надо чего, так я мигом, - обрадовался здоровяк.
- Надо, - ответил я. - После ранения ни разу на коня не садился, саблю в руках не держал. Мне бы потренироваться. Вспомнить, что раньше умел. Можно это устроить?
- Можно, - обрадовался Остап. - У меня знакомые кавалеристы в охранной сотне есть. Договорюсь с ними.
Остап ушел договариваться, а я прошел в дом. Оказывается, вчера меня сюда принесли не случайно, я здесь квартировал. Значит где-то и вещи мои должны были быть. Не мои, Митрия, конечно, но теперь и мои.
Марфа опять меня накормила ужином, а я ее расспросил, что и как. Оказалось, за постой ей платила финансовая часть дивизии, а за питание я сам отдавал деньги с жалования. Мои вещи хранились под кроватью: кожаный саквояж и завернутая в тряпицу сабля. В саквояже находился длинный кавказский кинжал в красивых ножнах, немного денег в кожаном кошельке, запасные чистые портянки.
Кстати, правильно надеть на ноги портянки - это целая наука. В наше время даже в армии солдаты ходят в носках. В 1919 году и потом почти 100 лет, солдаты надевали в сапоги портянки. Сегодня утром я самонадеянно попытался намотать эти тряпочки, называемые портянками себе на ноги. Кое-как запихал ноги в сапоги и вышел на улицу. Мне повезло, что я целый день просидел в штабе за пишущей машинкой, ходил мало, и в силу этого не стер ноги в кровь. Когда шел с работы, увидел красноармейца, который присел на камень у дороги, чтобы перемотать портянки. Я остановился рядом, внимательно смотрел, и запоминал всю последовательность его действий.
- Чего смотришь? - недружелюбно сказал красноармеец, почувствовав мой взгляд.
- Уж очень ловко у тебя получается! - сказал я.
- А-а, дак я с детства их верчу, - гордо ответил мне парень, заканчивая свою работу и надевая сапог.
Еще хотел сказать про особые слова характерные для этого времени. В Красной армии солдат нет, есть красноармейцы и бойцы. Солдаты были у царя, а сейчас есть у белых. Не дай бог назвать красноармейцев солдатами, неправильно поймут. Слово «солдаты» конечно есть и иногда мелькает в документах, которые я печатаю, но в устной речи его не употребляют.
Офицеров в Красной армии тоже нет, есть командиры, а офицеры все служат в армии белых. В знаках различия у красных командиров я пока не разобрался. Все командиры в штабе воевали с немцами в Первой мировой войне и имели в царской армии офицерские звания. В Красной армии их называют военными специалистами. За ними присматривают комиссары. В нашей дивизии они, как правило, из рабочих питерских заводов.
На следующий день в кабинете, где стояла моя пишущая машинка, появился еще один стол с пишущей машинкой, а в середине дня Самуил Аронович привел симпатичную девицу лет 20-ти. Она оказалась местной учительницей и умела печатать на машинке.
Она сразу решила, что я младше и она может мной командовать. Представилась Татьяной Владимировной, задирала нос и всячески третировала меня. Попыталась заставить бегать по ее поручениям: отнести, принести, подвинуть, подать, - но я быстро ее обломал.
Местные мужики с бородами чуть ли не до пояса, называли учительницу «наша учителка». Татьяна Владимировна была учителем местной церковной-приходской школы и, если говорить современным языком, учила детей на уровне учительницы младших классов, то есть читать, писать, считать. Для большинства крестьянских детей их образование на этом и заканчивалось.
Сразу после работы я пошел на первую тренировку. Остап представил меня кряжистому кавалеристу с кривыми ногами Степану Дормидонтовичу. Тот скептически меня оглядел.
- Казака учить только портить. Так чего хотел та?
- Хотел бы пройти курс молодого бойца с самого начала. После ранения растерял все навыки, хочу восстановить.
- А конь та у тебя есть?
- Нет.
- Постоянно с тобой та заниматься мне некогда. Буду показывать упражнение. Доводишь без меня та до ума, потом показываю следующее. Так пойдет?
- Да, - обрадовался я, так как на первых порах боялся, что могу просто свалиться с коня и опозорить громкое звание крутого воина казака. Мне показали, какого коня я могу брать на конюшне для тренировок. Потом под шутки подошедших кавалеристов я с трудом забрался на коня и проскакал по кругу.
Степан Дормидонтович усмехнувшись в усы, сказал, что это будет первым моим упражнением - садиться в седло и скакать по кругу и куда-то ушел по своим делам. Я честно в течении двух часов отрабатывал это упражнение, потом расседлал и долго ухаживал за конем. Домой шел на негнущихся ногах. В душе я надеялся, что некоторое время мышечная память тела вспомнит навыки, которые в него вдалбливали с детства и мне станет легче.
Дальше потянулись однообразные дни. С утра я стучал на машинке в штабе вместе Татьяной Владимировной, а после работы два часа изучал науку кавалеристов.
Я сидел за машинкой, механически перепечатывая текст с записки сделанной карандашом, и чуть слышно стал напевать, попадая в ритм стука клавиш пишущей машинки:
Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир.
- Ты знаешь стихи Пушкина? - удивленно воскликнула Татьяна со своего места.
- Знаю, - сказал я и стал громко читать, строки, которые учил еще в школе:
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто, целый день одна,
Сидела молча у окна.
- А еще что-нибудь знаешь? - спросила Татьяна. Я прочитал еще пару стихотворений Пушкина, потом перешел на Лермонтова. Но тут зашел один из штабных командиров и наш стихотворный диалог прервался. Когда командир ушел Татьяна сказала.
- Вот уж никогда бы не подумала, что мальчишка казачок, может знать столько стихов.
- Не казачок, а казак, - поправил я ее. - Я еще знаю наизусть стихи Блока, Хлебникова, Белого, Волошина.
- Ого! Почитаешь?
- Сегодня вечером можно встретится? - предложил я, - За околицей погуляем, там и стихи почитаю.
- Хорошо. Я согласна, - сказала Татьяна. Было видно, что сегодня я в ее глазах вырос до небес. Саблей махать тут многие умеют, а вот читать наизусть стихи… даже не знаю, если еще такие в нашей дивизии.
Вечером мы с Татьяной встретились и пошли гулять по полевой дороге в степи за селом. Мы разговаривали о поэзии. Я вспомнил все стихи, какие знал наизусть из книг поэтов начала XX века. Многие мои современники, наверное, удивиться, зачем учить стихи? Ладно в школе, там заставляют, а просто так, непонятно. А я просто люблю поэзию. Даже сам в школе пытался что-то сочинять. Кроме того, заучивание стихов тренирует память. Давно замечал, что мне достаточно один раз прочитать какой-то текст, и я если не наизусть, то общий смысл могу пересказать даже через пару лет.
Татьяна для этого времени была очень продвинутая женщина, как здесь говорили - эмансипе, ратовала за свободную любовь между мужчиной и женщиной и естественно не смогла устоять перед стихами поэтов Серебряного века. Мы дошли до ближайшего стога и как-то само собой оказались в объятиях друг друга. Темнело быстро, с дороги ведущей в село никто нас видеть не мог.
Однако, когда возвращались назад, сидевшие возле крайнего дома красноармейцы стали посмеиваться и одобрительно шутить над шустрым писарем. Я проводил Татьяну до ее дома. Она тоже жила у хозяев, снимала комнату.
С моего попадания в этот мир прошло две недели. Как мне казалось, я много сумел добиться. Степан Дормидонтович одобрительно улыбался, когда я на всем скаку лихо рубил лозу. Мое тело все-таки вспомнило заученные с детства движения, и я делал успехи в познании кавалерийской науки. Я вписался в работу писаря при штабе и ко мне не было никаких претензий. Наладились отношения с Татьяной, при чем так, как я даже не ожидал.
Я взял домой чернильницу, ручку и бумагу и потихоньку стал тренироваться в каллиграфии и даже что-то стало получаться. Почерк конечно сильно отличался от Митиного, но это посторонним можно было объяснить тем, что с возрастом у человека почерк меняется.
Я все чаще задумывался, почему я попал в этот мир? С какой целью. Понятно было бы, если бы я имел бы какой-то уникальный опыт в прошлой жизни, был знаменитым врачом, инженером или военным. Сейчас бы эти знания мне бы здесь пригодились. Я же просто недоучившийся студент, мало что знающий и умеющий. Я интересовался историей, читал много книг, но как-то мимо меня прошла история создания Первой конной армии и ее участие в гражданской войне.
Тем более, что в школе нас учили, что в 1917 году произошла историческая ошибка и на смену тонким ценителям хруста французской булки пришли жестокие потребители черного хлеба с солью (шутка!). Сейчас у меня появилась возможность во всем разобраться самому. С такими мыслями я и уснул.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧИТАЙТЕ ЗАВТРА
Начало: Писарь Первой конной. Попаданец