Как оказались былинные русские богатыри в Карелии?
Я уже писал о народном карело-финском эпосе «Калевала», который был составлен из рун записанных в Карелии финским исследователем Элиасом Леннротом, но мало кто знает, что русский былинный эпос, в котором рассказывается о русских богатырях Илье Муромце, Добрыни Никитиче, Алеше Поповиче, великом князе Владимире Красное Солнышко и стольном городе Киеве - стал известен нам только благодаря русскому исследователю Павлу Рыбникову, собиравшему свой этнографический материал опять же Карелии.
Студент Московского университета П.Н.Рыбников за участие в революционной деятельности был сослан в глухую Олонецкую губернию. Более 6-ти лет провел Рыбников в Петрозаводске выполняя обязанности секретаря губернского статистического комитета, а в свободное время занимался изучением народного быта и народной поэзии. В 1861 году вышла первая часть «Песен, собранных П.Н.Рыбниковым».До Рыбникова читающая Россия знала о существовании русского былинного эпоса только по сборнику «Древних российских стихотворений» Кирши Данилова, куда входили записи середины 18 века, сделанные в Приуралье. Считалась, что большая часть былин утрачена навсегда и вдруг выясняется, что недалеко от Санкт-Петербурга, в «подстоличной Сибири», в Карелии, есть народные сказители, которые до сих пор поют былины. Ученый мир Москвы и Санкт-Петербурга встретил это известие с недоверием, но первые же экспедиции в Карелию предпринятые этнографическим отделом Русского географического общества рассеяли все сомнения.
Крупнейший собиратель русского фольклора А.Ф.Гильфердинг предпринял путешествие по Олонецкому краю и посетил Заонежье, где жили в основном русские.
«Гильфердинг обратил внимание на тот странный, на первый взгляд, факт, что северные сказители поют о том, чего своими глазами никогда не видели. В былинах изображается южная степь с ковылем-травой, кряковистый дуб, который вырывает богатырь с корнем; богатыри, находясь на богатырской заставе, смотрят вдаль и видят врага за несколько дней до его приближения к заставе и т. п. «Видел ли крестьянин Заонежъя дуб? Дуб ему знаком,- говорит Гильфердинг,- столько же сколько нам с вами, читатель, какая-нибудь банана. Знает ли он, что это такое ковыль-трава? Он не имеет о ней ни малейшего понятия. Видал ли он хоть раз на своем веку «раздолье чистое поле»? Нет, поле, как раздолье, на котором можно проскакать, есть представление для него совершенно чуждое: ибо поля, какие он видит, суть маленькие, по большей части усеянные каменьем или пнями, клочки пашни либо сенокосу, окруженные лесом; если же виднеется кое-где чистое гладкое место, то это не раздолье для скакуна,- это трясина, куда не отважится ступить ни лошадь, ни человек. А крестьянин этого края продолжает петь про раздолье чистое поле, как будто бы он жил на Украине!»
«Почему былинный эпос сохранился именно на Севере и почему олонецкий крестьянин поет о «чистом раздолье», о богатырских заставах, о «пированьицах» у киевского князя Владимира, как о чем-то близком и родном?» Да и вообще, как, каким образом сохранились в Карелии древнерусские сказания, когда как в других частях России и на Украине, всё это давно забыто?
«Этих причин две, - говорит Гильфердинг,- эти причины - свобода и глушь.
Народ здесь оставался всегда свободным от крепостного рабства. Ощущая себя свободным человеком, русский крестьянин Заонежья не терял сочувствия к идеалам свободной силы, воспеваемым в старинных рапсодиях... Множество признаков убедило меня, что северно-русский крестьянин, поющий былины, и огромное большинство тех, которые его слушают,- безусловно верят в истину чудес, какие в былине изображаются...»
«Сами крестьяне не раз объясняли мне,- рассказывает Гильфердинг,- что сидя долгие часы на месте за однообразною работою шитья для плетения сетей приходит охота петь «старины», и они тогда легко усваиваются». Артельные промыслы, вынужденное бездействие во время непогоды, коллективный отдых у костра и т. п. как нельзя лучше создавали условия, чтобы какой-нибудь памятливый старик спел былину или рассказал сказку. Сама потребность в устном рассказе несомненно способствовала развитию памяти. Олонецкие сказители - исключительно одаренные старики. Они обычно о себе говорят: «неграмотные, но памятные». Сказитель Щеголенок, рассказывавший свои былины Рыбникову и Гильфердингу, знал до двадцати былин, то есть помнил до трех тысяч отдельных стихов. Встречались и такие певцы, которые умещали в своей памяти пять-шесть тысяч былинных стихов.
Свобода и глушь. «В XII-XV вв. Карелия входила в состав земель Новгородской вечевой республики. Вместе с новгородцами карелы и русские, населявшие «Обонежскую пятину», боролись против немецких псов-рыцарей, а позже против польско-шведской интервенции. В народе сохранилось немало преданий об этой борьбе с «панами» - захватчиками, пытавшимися поработить Карелию. В условиях напряженной борьбы с врагами русской земли киевские былины о богатырях оказались близкими национальному самосознанию северного крестьянства. С середины XVI в. до первых десятилетий XVIII в. этот край был бойким и многолюдным местом: здесь проходил знаменитый торговый путь, соединявший Россию с Западом; сюда приходили люди со всех концов земли русской и в том числе профессиональные народные артисты-скоморохи и калики-перехожие, ютившиеся около монастырей. Продвижению средневековых народных поэтов и музыкантов на Север способствовали те официальные указы о запрещении народной поэзии, которые были изданы при царе Алексее Михайловиче. Искусство скоморохов воспринималось северным крестьянством как искусство, близкое их миросозерцанию и художественному мышлению.
В XVIII столетии, после того, как была разрешена проблема Прибалтики, олонецкий Север стал постепенно превращаться в глушь, в край «непуганых птиц», но занесенная сюда культура русского средневековья не исчезла. Север остался хранителем эпической поэзии.
По книге «Карелия в русской литературе и фольклористике 19 века», В.Базанов, Государственное издательство Карело-Финской ССР, 1955 г.
Павел Николаевич Рыбников.
Студент Московского университета П.Н.Рыбников за участие в революционной деятельности был сослан в глухую Олонецкую губернию. Более 6-ти лет провел Рыбников в Петрозаводске выполняя обязанности секретаря губернского статистического комитета, а в свободное время занимался изучением народного быта и народной поэзии. В 1861 году вышла первая часть «Песен, собранных П.Н.Рыбниковым».До Рыбникова читающая Россия знала о существовании русского былинного эпоса только по сборнику «Древних российских стихотворений» Кирши Данилова, куда входили записи середины 18 века, сделанные в Приуралье. Считалась, что большая часть былин утрачена навсегда и вдруг выясняется, что недалеко от Санкт-Петербурга, в «подстоличной Сибири», в Карелии, есть народные сказители, которые до сих пор поют былины. Ученый мир Москвы и Санкт-Петербурга встретил это известие с недоверием, но первые же экспедиции в Карелию предпринятые этнографическим отделом Русского географического общества рассеяли все сомнения.
Крупнейший собиратель русского фольклора А.Ф.Гильфердинг предпринял путешествие по Олонецкому краю и посетил Заонежье, где жили в основном русские.
«Гильфердинг обратил внимание на тот странный, на первый взгляд, факт, что северные сказители поют о том, чего своими глазами никогда не видели. В былинах изображается южная степь с ковылем-травой, кряковистый дуб, который вырывает богатырь с корнем; богатыри, находясь на богатырской заставе, смотрят вдаль и видят врага за несколько дней до его приближения к заставе и т. п. «Видел ли крестьянин Заонежъя дуб? Дуб ему знаком,- говорит Гильфердинг,- столько же сколько нам с вами, читатель, какая-нибудь банана. Знает ли он, что это такое ковыль-трава? Он не имеет о ней ни малейшего понятия. Видал ли он хоть раз на своем веку «раздолье чистое поле»? Нет, поле, как раздолье, на котором можно проскакать, есть представление для него совершенно чуждое: ибо поля, какие он видит, суть маленькие, по большей части усеянные каменьем или пнями, клочки пашни либо сенокосу, окруженные лесом; если же виднеется кое-где чистое гладкое место, то это не раздолье для скакуна,- это трясина, куда не отважится ступить ни лошадь, ни человек. А крестьянин этого края продолжает петь про раздолье чистое поле, как будто бы он жил на Украине!»
«Почему былинный эпос сохранился именно на Севере и почему олонецкий крестьянин поет о «чистом раздолье», о богатырских заставах, о «пированьицах» у киевского князя Владимира, как о чем-то близком и родном?» Да и вообще, как, каким образом сохранились в Карелии древнерусские сказания, когда как в других частях России и на Украине, всё это давно забыто?
«Этих причин две, - говорит Гильфердинг,- эти причины - свобода и глушь.
Народ здесь оставался всегда свободным от крепостного рабства. Ощущая себя свободным человеком, русский крестьянин Заонежья не терял сочувствия к идеалам свободной силы, воспеваемым в старинных рапсодиях... Множество признаков убедило меня, что северно-русский крестьянин, поющий былины, и огромное большинство тех, которые его слушают,- безусловно верят в истину чудес, какие в былине изображаются...»
«Сами крестьяне не раз объясняли мне,- рассказывает Гильфердинг,- что сидя долгие часы на месте за однообразною работою шитья для плетения сетей приходит охота петь «старины», и они тогда легко усваиваются». Артельные промыслы, вынужденное бездействие во время непогоды, коллективный отдых у костра и т. п. как нельзя лучше создавали условия, чтобы какой-нибудь памятливый старик спел былину или рассказал сказку. Сама потребность в устном рассказе несомненно способствовала развитию памяти. Олонецкие сказители - исключительно одаренные старики. Они обычно о себе говорят: «неграмотные, но памятные». Сказитель Щеголенок, рассказывавший свои былины Рыбникову и Гильфердингу, знал до двадцати былин, то есть помнил до трех тысяч отдельных стихов. Встречались и такие певцы, которые умещали в своей памяти пять-шесть тысяч былинных стихов.
Свобода и глушь. «В XII-XV вв. Карелия входила в состав земель Новгородской вечевой республики. Вместе с новгородцами карелы и русские, населявшие «Обонежскую пятину», боролись против немецких псов-рыцарей, а позже против польско-шведской интервенции. В народе сохранилось немало преданий об этой борьбе с «панами» - захватчиками, пытавшимися поработить Карелию. В условиях напряженной борьбы с врагами русской земли киевские былины о богатырях оказались близкими национальному самосознанию северного крестьянства. С середины XVI в. до первых десятилетий XVIII в. этот край был бойким и многолюдным местом: здесь проходил знаменитый торговый путь, соединявший Россию с Западом; сюда приходили люди со всех концов земли русской и в том числе профессиональные народные артисты-скоморохи и калики-перехожие, ютившиеся около монастырей. Продвижению средневековых народных поэтов и музыкантов на Север способствовали те официальные указы о запрещении народной поэзии, которые были изданы при царе Алексее Михайловиче. Искусство скоморохов воспринималось северным крестьянством как искусство, близкое их миросозерцанию и художественному мышлению.
В XVIII столетии, после того, как была разрешена проблема Прибалтики, олонецкий Север стал постепенно превращаться в глушь, в край «непуганых птиц», но занесенная сюда культура русского средневековья не исчезла. Север остался хранителем эпической поэзии.
По книге «Карелия в русской литературе и фольклористике 19 века», В.Базанов, Государственное издательство Карело-Финской ССР, 1955 г.
Павел Николаевич Рыбников.