Девичья луда
В старину много у нас в Поморье чудных обычаев было: и стариков в лесы возили за немощью, и жонок, чтоб мужей не боялись, на медведя пускали…
А вот был еще такой: парень девку сватает, так наперед венца испытание ей готовит. Поморская жонка что должна? Мужа ждать верной с моря, да сама на помощь идти, коль тот в срок не вернулся. Свечку-то за упокой недолго поставить. Наперво, жонка спустит карбас, хотя по ближним лудам-то пройдет, глянет, не сидит ли милой супруг, судно о моряне потерявши, помощи вскуя? Бывало, так и спасала мужа. А для того, должна жонка неустрашима быть, моря не бояться. Вот преж чем к венцу вести и давали будущей супруге испытание.
Есть у нас недале от Сосновца луда - Девичья. Старики соберутся, девку благословят, помолвленник ее в карбас содит да на тую луду везет. В путь ей кувшин питья, а еды никакой не положено. Плачь не плачь, а сидеть ей на Девичьей трои дни, страх бороть да молиться. В срок придут за ей. Если с воем навстречь бросится - дурна баба. Слаба на супружество. Страхом обуяна от пустоты - как детей да избу охранит? У нас ить о море изо всех чудищ только керчак, а змеев на лудах нет - чего боятся? Вот, на матерой берег такую свезет, да пустит на все ветра - иди ты, говорит, хоть в Нюхчу! Нама такие не нужны, мол…
А вот причалит карбас к девкиной луде, сойдет нареченный к милой, а та с песнями и ложе уже соорудила, и быт кой-какой наладила, за те трои дни. И видит жених, что девка лепая, на пустом месте не пропадет - в порядке о ней дом будет! И вот как она вся есть через то красавица, поцелует ее крепко. Так крепко, что иной раз от того цоловка она и брюхатела… Старинные дела!
Так вот, давно было, колхоз только становился. Молодежь образованная пошла, начали смехаться над предрассудками старого режима. Да смейся хоть до печенок - а старикам не перечь! Иначе не сын ты им, и не доча. Того стрась как тогда боялись, гнева родительского, не то что сейчас. Вот скажут отец и мати: вези невесту на луду - так и вези. Через то только от них благословение получишь.
За Людкой Боковой многие тогда ухлестывали. Даром, что сирота - родители от тифа в Сорокине померли, как интервентов гнали. Но девка была - бетон с молоком! За нее парни со всего Поморского берега с битым рылом ходили. Наши в оно время сумлянам так наваляли, что с райкома человек приезжал совестить, да бестолку только. Так вот, она сама выбрала себе пару. Был у нас такой Санько Поратов, ну, парень как парень, ничего особого. А Людка к нему о вечор в избу пришла, отцу и мати поклонилась, бает: «Люб мне Санько. Принимайте в семью, созрела я для супружества!» Так запросто пришла и сказала. Такой девке отворот дать - век мучиться. Приняли! Санько так ошалел, что не знает что робить. Свадьбу назначили, гостей позвали. А Людка пристала, бает: «Вези меня на Девичью! Я поморка, а не срамница какая. Все по обычаю должно быть. И мати вот, мою возили, и баушку!». Те ей все в один голос: «Окстись, Людка! Накой тебе эта луда? Ты свое счастье не по обычаю, а по жизни заслужила!» Ну, та пристала, нет да нет… Вези! Санько и повез.
Да вот незадача. Вернулся жених в деревню да загулял от шалости. Да вся деревня запила так, что насилу бабы мужиков отлили на пятой день. Ить, праздник какой: Людка замуж идет - что револьюция!..
Как забыли о ней - то потом никто не помнил. Мол, такая девка и месяц на острову проживет, ништо с ней не случится. А вот Саньке тот жернов супружеский на шею тягостен будет - так пей-гуляй как в последний раз…
Протрезвел. Вспомнил. Устыдился. Не один - с друзьями на трех карбасах вышли, воды да съестного набрали… К луде подошли - не видать никого. Что там - куста немного, да камень голой, видно все. Высыпали с карбасов, ну искать! Вот, ложе травяное, балаган над ним из веток можжавеловых, все справно так, лепо. А Людмилы нет нигде. И до матерого берега ни по куйпоге, ни как еще не добраться простому человеку. Обомлели. Санько тот рвется, орет, бешенной сделался. А что робить? Вернулись в деревню. Собрали мужиков, да еще жонки с робятами увязались - весь матерой берег прошли. И до Руйги, и до Нюхчи, и до Сумпосада. Ни следов, ни чего там… Пропала Людмила Григорьевна, дочь Бокова!
Санько не выдержал. Ушел. Куда - никто не знал. Родители его, не долго зажились, с горя - в два года сгорели свечками, ни сыновья младшие, ни дочи помочь не смогли.
А вот только с тех пор по островам, да по лудам, да по матерой земле объявился сполохол - кто видал, бают, что росомаха. Да следы от нее женские на песке. У нас мужики как выпьют - боятся ее страссь! Может нашалить в избе, сети перепутать, бошки разбить… Это, бают, она винной дух, что ее ни за что сгубил, из мужиков вышибает. Возили, мол, вы своих жонок на луды, страх бороть, сами обабились через вино. Бойтесь!
Работяг-то, те, кто умерен, вроде как не берет на испуг - толковых любит, может и помочь в какой трудности. Но коль потерял совесть - видь и страшись!
Еще, правда, говорят, что не дура Людмила Григорьевна, чтоб ни за понюшку сгинуть. Плавник собрала, да плотом на матерой, а там видели ее, что ль, в Олонце. А потом, вроде как, была она председателем в Пегреме… Да только кто знает - наши в тех краях не бывали…
Обычай тот, девок на луду возить, с тех пор забросили. Через время соорудили на Девичьей пирамидку из плавника - за кресты-то уж тогда ругать стали, каналом грозили. Начертали фамилие. И вот так, досель у нас о Людмиле Боковой помнят, особенно, как опившись ей на пути попадутся!
Андрей САЛИН
Источник
А вот был еще такой: парень девку сватает, так наперед венца испытание ей готовит. Поморская жонка что должна? Мужа ждать верной с моря, да сама на помощь идти, коль тот в срок не вернулся. Свечку-то за упокой недолго поставить. Наперво, жонка спустит карбас, хотя по ближним лудам-то пройдет, глянет, не сидит ли милой супруг, судно о моряне потерявши, помощи вскуя? Бывало, так и спасала мужа. А для того, должна жонка неустрашима быть, моря не бояться. Вот преж чем к венцу вести и давали будущей супруге испытание.
Есть у нас недале от Сосновца луда - Девичья. Старики соберутся, девку благословят, помолвленник ее в карбас содит да на тую луду везет. В путь ей кувшин питья, а еды никакой не положено. Плачь не плачь, а сидеть ей на Девичьей трои дни, страх бороть да молиться. В срок придут за ей. Если с воем навстречь бросится - дурна баба. Слаба на супружество. Страхом обуяна от пустоты - как детей да избу охранит? У нас ить о море изо всех чудищ только керчак, а змеев на лудах нет - чего боятся? Вот, на матерой берег такую свезет, да пустит на все ветра - иди ты, говорит, хоть в Нюхчу! Нама такие не нужны, мол…
А вот причалит карбас к девкиной луде, сойдет нареченный к милой, а та с песнями и ложе уже соорудила, и быт кой-какой наладила, за те трои дни. И видит жених, что девка лепая, на пустом месте не пропадет - в порядке о ней дом будет! И вот как она вся есть через то красавица, поцелует ее крепко. Так крепко, что иной раз от того цоловка она и брюхатела… Старинные дела!
Так вот, давно было, колхоз только становился. Молодежь образованная пошла, начали смехаться над предрассудками старого режима. Да смейся хоть до печенок - а старикам не перечь! Иначе не сын ты им, и не доча. Того стрась как тогда боялись, гнева родительского, не то что сейчас. Вот скажут отец и мати: вези невесту на луду - так и вези. Через то только от них благословение получишь.
За Людкой Боковой многие тогда ухлестывали. Даром, что сирота - родители от тифа в Сорокине померли, как интервентов гнали. Но девка была - бетон с молоком! За нее парни со всего Поморского берега с битым рылом ходили. Наши в оно время сумлянам так наваляли, что с райкома человек приезжал совестить, да бестолку только. Так вот, она сама выбрала себе пару. Был у нас такой Санько Поратов, ну, парень как парень, ничего особого. А Людка к нему о вечор в избу пришла, отцу и мати поклонилась, бает: «Люб мне Санько. Принимайте в семью, созрела я для супружества!» Так запросто пришла и сказала. Такой девке отворот дать - век мучиться. Приняли! Санько так ошалел, что не знает что робить. Свадьбу назначили, гостей позвали. А Людка пристала, бает: «Вези меня на Девичью! Я поморка, а не срамница какая. Все по обычаю должно быть. И мати вот, мою возили, и баушку!». Те ей все в один голос: «Окстись, Людка! Накой тебе эта луда? Ты свое счастье не по обычаю, а по жизни заслужила!» Ну, та пристала, нет да нет… Вези! Санько и повез.
Да вот незадача. Вернулся жених в деревню да загулял от шалости. Да вся деревня запила так, что насилу бабы мужиков отлили на пятой день. Ить, праздник какой: Людка замуж идет - что револьюция!..
Как забыли о ней - то потом никто не помнил. Мол, такая девка и месяц на острову проживет, ништо с ней не случится. А вот Саньке тот жернов супружеский на шею тягостен будет - так пей-гуляй как в последний раз…
Протрезвел. Вспомнил. Устыдился. Не один - с друзьями на трех карбасах вышли, воды да съестного набрали… К луде подошли - не видать никого. Что там - куста немного, да камень голой, видно все. Высыпали с карбасов, ну искать! Вот, ложе травяное, балаган над ним из веток можжавеловых, все справно так, лепо. А Людмилы нет нигде. И до матерого берега ни по куйпоге, ни как еще не добраться простому человеку. Обомлели. Санько тот рвется, орет, бешенной сделался. А что робить? Вернулись в деревню. Собрали мужиков, да еще жонки с робятами увязались - весь матерой берег прошли. И до Руйги, и до Нюхчи, и до Сумпосада. Ни следов, ни чего там… Пропала Людмила Григорьевна, дочь Бокова!
Санько не выдержал. Ушел. Куда - никто не знал. Родители его, не долго зажились, с горя - в два года сгорели свечками, ни сыновья младшие, ни дочи помочь не смогли.
А вот только с тех пор по островам, да по лудам, да по матерой земле объявился сполохол - кто видал, бают, что росомаха. Да следы от нее женские на песке. У нас мужики как выпьют - боятся ее страссь! Может нашалить в избе, сети перепутать, бошки разбить… Это, бают, она винной дух, что ее ни за что сгубил, из мужиков вышибает. Возили, мол, вы своих жонок на луды, страх бороть, сами обабились через вино. Бойтесь!
Работяг-то, те, кто умерен, вроде как не берет на испуг - толковых любит, может и помочь в какой трудности. Но коль потерял совесть - видь и страшись!
Еще, правда, говорят, что не дура Людмила Григорьевна, чтоб ни за понюшку сгинуть. Плавник собрала, да плотом на матерой, а там видели ее, что ль, в Олонце. А потом, вроде как, была она председателем в Пегреме… Да только кто знает - наши в тех краях не бывали…
Обычай тот, девок на луду возить, с тех пор забросили. Через время соорудили на Девичьей пирамидку из плавника - за кресты-то уж тогда ругать стали, каналом грозили. Начертали фамилие. И вот так, досель у нас о Людмиле Боковой помнят, особенно, как опившись ей на пути попадутся!
Андрей САЛИН
Источник