Возможность любви
Вспоминаю под шум дождя
о небе цвета моря,
о том, как из дней, полных горя,
родилась печаль моя...
Слишком поздно узнали друг друга,
жизнь снова прожить не дано...
Друг, пришедший ко мне ниоткуда,
с дождем постучавший в окно...
Не только стихам и книгам приходит свой черед. И кинофильмы в свое время смотрятся иначе. Врываются в твою жизнь, не отпускают, прорастают, и что-то глухое внутри тебя отзывается на их зов. Словно на чужом языке они были написаны, жила ты в этой стране, а не разумела, а потом и спала пелена - батюшки, вот о чем они говорят-то, оказывается. И где мои глаза раньше были?
Я никогда не всматривалась в фильм "Три тополя на Плющихе". Более того, в детстве мне казалось, что героиня Дорониной - дурочка, сродни нашей Любке из первого подъезда - такая же заполошная, рваная какая-то, слишком открытая, слишком доверчивая и так же преданно заглядывает в глаза, въедается-вслушивается в собеседника. Ненастоящая она какая-то. Избыточная. И даже история любви для меня - падкой на такие истории - всегда оставалась за кадром, не касалась сердца. Или я была колоколом с вырванным языком: ветер качает, а я молчу, отозваться нечем?
А тут посмотрела недавно, попав на знаменитый эпизод с песней Нюры и - женой Лота застыла, не в силах оторвать себя от экрана. Черно-белый - и оттого еще более пронзительный - фильм этот заворожил меня, тайными своими смыслами и мелодиями делясь щедро.
Ефремов поразил своей красотой, настоящей красотой, может, еще и потому, что отчаянно напомнил моего отца, и я видела, в той самой сцене, как менялся он, заполняясь этой новой любовью, переполняясь ей, не теряя благородства и как-то по-отечески сердечно на любимую свою дурочку глядя, дополняя ее, понимая ее. Именно так и должно быть, наверное: беспокойная Ева с ее слезами и глупыми снами и мудрый Адам - дерево, в кроне которого петь ей суждено своей песни.
Как я раньше не видела этого? Сцена с прощанием... невыносимая и жаркая в своей обыденности - такой же мятой, как Нюрин костюм, как эти бесконечные авоськи-заботы-хлопоты-людские взгляды, сминающие ее, в дугу гнущие... И чистота ее взгляда, ее застенчивость, ее свет - и его рукопожатие - то, что навсегда останется в его памяти, то, что ярче и ценней всех постельных сцен вместе взятых, потому что настоящее, живое, ей одной подаренное.
И то, как она бьется в клетке маленькой квартиры, и прощальный автомобильный плач его машины - все прекрасно и мучительно. Как и считающий деньги, по пачкам раскладывающий - правильный ее муж. Хороший муж, стена, который, возможно, и любит ее, по-своему, но ей он и она ему не по сердцу. Не родные они люди. Попутчики. Сожители. Да и какой любви ждать от стены?
Возможность любви... Вот о чем этот фильм. Сделай шаг - и все изменится. Не сопротивляйся хотя бы. Но и героиня Дорониной, и Марлен Жобер из фильма "Пассажир дождя", слова из которого я взяла эпиграфом к этим нестройным размышлениям, ибо фильмы схожи своей хрупкой безнадежностью, сотканы из туманов вчерашних слов и благих устремлений, так вот обе эту возможность благополучно упускают, сытое и гарантированное свое якобы счастье как у всех выбирая, на время утихая, ибо они видели новое небо. Но вернулись на свою землю.
И вот я сижу и думаю, просматривая свою жизнь, в самые дальние щели заглядывая, а был ли он в моей жизни - тот самый пассажир дождя, тот самый единственный? Была ли у меня эта возможность любви? Наверное, каждому из нас судьба однажды вот так под ноги кидает в пыль и прах повседневных забот того самого - идеально нам подходящего, восполняющего наше несовершенство и нами восполняемого. Нарочно еще и дождь какой-нибудь устроит, носом ткнет, запрет вместе, чтоб не проглядели, не упустили. Но у нас руки вечно заняты. То чемодан с мясом, то мелочь, то лохмотья нашей собственной жизни и призраки тех, кому нет дела до нас...
о небе цвета моря,
о том, как из дней, полных горя,
родилась печаль моя...
Слишком поздно узнали друг друга,
жизнь снова прожить не дано...
Друг, пришедший ко мне ниоткуда,
с дождем постучавший в окно...
Не только стихам и книгам приходит свой черед. И кинофильмы в свое время смотрятся иначе. Врываются в твою жизнь, не отпускают, прорастают, и что-то глухое внутри тебя отзывается на их зов. Словно на чужом языке они были написаны, жила ты в этой стране, а не разумела, а потом и спала пелена - батюшки, вот о чем они говорят-то, оказывается. И где мои глаза раньше были?
Я никогда не всматривалась в фильм "Три тополя на Плющихе". Более того, в детстве мне казалось, что героиня Дорониной - дурочка, сродни нашей Любке из первого подъезда - такая же заполошная, рваная какая-то, слишком открытая, слишком доверчивая и так же преданно заглядывает в глаза, въедается-вслушивается в собеседника. Ненастоящая она какая-то. Избыточная. И даже история любви для меня - падкой на такие истории - всегда оставалась за кадром, не касалась сердца. Или я была колоколом с вырванным языком: ветер качает, а я молчу, отозваться нечем?
А тут посмотрела недавно, попав на знаменитый эпизод с песней Нюры и - женой Лота застыла, не в силах оторвать себя от экрана. Черно-белый - и оттого еще более пронзительный - фильм этот заворожил меня, тайными своими смыслами и мелодиями делясь щедро.
Ефремов поразил своей красотой, настоящей красотой, может, еще и потому, что отчаянно напомнил моего отца, и я видела, в той самой сцене, как менялся он, заполняясь этой новой любовью, переполняясь ей, не теряя благородства и как-то по-отечески сердечно на любимую свою дурочку глядя, дополняя ее, понимая ее. Именно так и должно быть, наверное: беспокойная Ева с ее слезами и глупыми снами и мудрый Адам - дерево, в кроне которого петь ей суждено своей песни.
Как я раньше не видела этого? Сцена с прощанием... невыносимая и жаркая в своей обыденности - такой же мятой, как Нюрин костюм, как эти бесконечные авоськи-заботы-хлопоты-людские взгляды, сминающие ее, в дугу гнущие... И чистота ее взгляда, ее застенчивость, ее свет - и его рукопожатие - то, что навсегда останется в его памяти, то, что ярче и ценней всех постельных сцен вместе взятых, потому что настоящее, живое, ей одной подаренное.
И то, как она бьется в клетке маленькой квартиры, и прощальный автомобильный плач его машины - все прекрасно и мучительно. Как и считающий деньги, по пачкам раскладывающий - правильный ее муж. Хороший муж, стена, который, возможно, и любит ее, по-своему, но ей он и она ему не по сердцу. Не родные они люди. Попутчики. Сожители. Да и какой любви ждать от стены?
Возможность любви... Вот о чем этот фильм. Сделай шаг - и все изменится. Не сопротивляйся хотя бы. Но и героиня Дорониной, и Марлен Жобер из фильма "Пассажир дождя", слова из которого я взяла эпиграфом к этим нестройным размышлениям, ибо фильмы схожи своей хрупкой безнадежностью, сотканы из туманов вчерашних слов и благих устремлений, так вот обе эту возможность благополучно упускают, сытое и гарантированное свое якобы счастье как у всех выбирая, на время утихая, ибо они видели новое небо. Но вернулись на свою землю.
И вот я сижу и думаю, просматривая свою жизнь, в самые дальние щели заглядывая, а был ли он в моей жизни - тот самый пассажир дождя, тот самый единственный? Была ли у меня эта возможность любви? Наверное, каждому из нас судьба однажды вот так под ноги кидает в пыль и прах повседневных забот того самого - идеально нам подходящего, восполняющего наше несовершенство и нами восполняемого. Нарочно еще и дождь какой-нибудь устроит, носом ткнет, запрет вместе, чтоб не проглядели, не упустили. Но у нас руки вечно заняты. То чемодан с мясом, то мелочь, то лохмотья нашей собственной жизни и призраки тех, кому нет дела до нас...