Растаяние (скорость умноженная на время)
Всяк человек выключается персональным образом. Например, меня выключает песня Леонида Фёдорова «Летел и таял». С того момента, когда я услышал её впервые - году в 2015 и доныне - каждое прослушивание ведёт к дереализации, к возврату в самое естественное состояние, в котором я двухлетний ребёнок, нечаянно выдумавший себе целый мир за пределами тёмной детской. Здесь я не умею сложно думать и уж наверняка завтра ещё не умру. Но ведь правда: кто его знает…
Ice block at beach near Jökulsárlón, Iceland
Я на самом деле не люблю «Аукцыон»: ни как группу, ни как принцип получения желаемого. «Летел и таял» я услышал в исполнении Эма Калинина, который вокалист группы «Аффинаж». Его побочным сторонним проектом был «Быдлоцыкл», в рамках которого вышло какое-то количество акустических песен. Все они похожи на «Летел и таял» экзистенциальным надрывом. Такое состояние невозможно спародировать, сочинить, изобразить. Оно режется из недр, кроит черепа, буравит стены.
Дереализация - это когнитивное искажение, когда мир на какое-либо время теряет реальность, остраняется, выворачивается. Сартр описал его в «Тошноте» и был близок. Психологи и философы пытаются изобрести некий концепт, рационализировать то, что принципиально бежит всякого порядка, бежит фиксации. Я не знаю французского, поэтому мне, может, и нравится вариант Сартра, но я ощущаю здесь несколько слоёв одежды - лишнее препятствие в виде двойного перевода (с языка чистого переживания на французский, и только затем на русский, благодаря которому я думаю). То есть пламенный привет и уважение Юлии Яковлевне Яхниной, но ощущения не те. Узнавание рождается от страшного, неуклюжего голоса Фёдорова, лучшего из Фёдоровых на сцене - у него на лице, если смотреть лайвы с песней «Летел и таял», блестит такая ужасная улыбка, которая не срастается с остальным профилем, она сквозит как будто, как солнце сквозь густые летние листья, она плещется совсем на лице его, выкипает с лица, выпрыгивает, болтается на последней спирали резьбы. По мере разгорания тело начинает дёргаться, рваться, - и при этом поющий боится себя самого, опасается, как бы не полететь, не перевернуться, не взорваться. Больше всего его расстраивает то, что он не соберёт. Больше всего его злит то, что больше не тает. И болью отзывается завтра - которое невыразимо, которое можно только провыть.
«Завтра - это так далеко, что кто его знает...» Вот эта фраза, на мой взгляд, самая рациональная в песне. Она возникает лёгкой надеждой на спасение, именно за неё можно ухватиться, чтобы выбраться из песни, это последний шанс перед катастрофой - если выключить сразу после неё, то можно быстро отрезветь и за руль. Но если двинуться дальше, то Фёдоров забирает на второй круг. Сознание, поймите правильно, это сторожевая башня, которая в этот миг подорвана - она вваливается внутрь себя, в себя обваливается.
«Она так ждёт - и ни туда, и ни сюда, и ни туда, и ни сюда...» Эта одержимая интонация, поддерживаемая на плаву в транс вводящим гитарным чёсом, должна выводить из себя всякого приличного человека - на встречу с ней. После этого остаётся только летел и таял - всё громче и всё более нарочно. Хочется качаться на стуле, как тёзка Фёдорова - Слуцкий, хочется оторвать себя от физически томительной статики - как будто («как будто») вы социофоб и боитесь зайти в важный кабинет, где вам нужно инициировать важный диалог, вы сидите рядом с кабинетом, репетируете в голове разговор, оттягивая неизбежное - и что-то мучительное томится у вас в чреслах, тянет вниз - тогда бы и умирать не страшно (и не зря репетировал, выходит).
Когда всё сводится к вою, а потом к затуханию, надо посидеть в тишине пару часов, всё вспомнить, всё вообразить, заново придумать себе мать, отца, жену, квартиру, собаку, решить, будешь ли курить в этот раз или нет, можно выбрать имя и пол, если захочется. Собрать заново былое не получится, но перетекать - тоже неплохая стратегия, полезная. «Летел и таял» это такой фильтр. Дереализация хороша, когда сразу вспоминаешь вектор. Она может превратиться в ререализацию, высокородный реборн. Мой папа не плотник, но он вёл труды в школе. А мама моя - единственная названная женщина, нечаянно стремящаяся к свету. Дай бы Бог.
Талгат Иркагалиев
Материалы автора