Мастер и Матрица.
« - Так кто ж ты, наконец?
- Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Гете, «Фауст».
- фраза встречается только как эпиграф к роману Булгакова «Мастер и Маргарита» и не встречается ни в одном известном русском переводе Гете.
Оказывается Булгаков сам делал перевод этого текста, используя, другие переводы, но ориентируясь прежде всего на перевод Д. С. Мережковского, приведенный в его книге «Иисус Неизвестный» (1932):
Я - часть той Силы,
Что вечно делает добро, желая зла».
* * *«- Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?
- Конечно.
- А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут - а на это потребовалось бы немалое время, - разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?
- Непременно убили бы». Платон, «Государство», VII книга.
* * *« д) В английском Словаре литературных терминов (35 Dictionary of world literary terms, ed. by J.T. Shipley. London, 1955 (CA. «Style»)) мы читаем, что «хотя термин современной литературной критики «стиль» заимствован из латинского языка, греки (используя другие термины) имели развитые теории стиля. Их риторические школы и их эстетические трактаты заложили основание для всех последующих дискуссий на эту тему. Две основные концепции стиля восходят к Платону и Аристотелю (и более ранним писателям). Критики платонической школы рассматривают стиль как качество, присущее одним выражениям и не присущее другим; критик аристотелистской школы считает его качеством, присущим, так или иначе, всякому выражению. Таким образом, одна школа говорит о произведении как имеющем стиль или не имеющем его; вторая школа говорит о высшем и низшем, сильном или слабом, хорошем или плохом стиле.
...
Из-за двусмысленности, скрытой в термине «стиль», разборчивые критики либо употребляют его в ясном и определенном контексте, либо стараются не употреблять вообще. Тогда вместо стиля в платоническом смысле они говорят о духе, душе или сознании, а вместо стиля в аристотелевском смысле - о манере или способе. Но литературоведческий словарь обогатился бы, если бы у нас было не одно, а два слова для обозначения и разграничения двух пониманий стиля. Пока никто не придумал соответствующих слов, этот термин остается двусмысленным»». Лосев «Проблема художественного стиля».
* * *
V. О МИФИЧЕСКИ-ТРАГИЧЕСКОМ МИРОВОЗЗРЕНИИ АРИСТОТЕЛЯ
«Фр.Ницше в своей вступительной лекции о Гомере формулировал свое отношение к филологии через перефразирование известного изречения Сенеки: «Philosophia facta est, quae philologia fuit» (*). Это должно быть и отчасти уже становится также и девизом современной филологии».
(*) Стало философией то, что было раньше филологией (лат.).
* * *
«И таково было кредо Ницше в его ранние годы; его вводная лекция, прочитанная в Базельском университете, «Гомер и классическая филология», заканчивается так: «Филологу тоже подобает подвести под краткую формулу вероисповедания цель своего стремления и путь к нему; пусть же этой формулой будет следующее обращение Сенеки, которое я переворачиваю: «Philosophia facta est, quae philologia fuit» («То, что было филологией, отныне сделалось философией»- измененные слова Cенеки «quae philosophia fuit facta philologia est» («Epistles», 108.23)».
Шелдон Поллок, «Филология будущего? Судьба мягкой науки в жестком мире».
* * *«Математика нуждается только в мышлении, а не в понимании; и в этом ее полная противоположность с филологией, которая, по старинному и прекрасному определению А. Бёка, есть всегда «понимание понятого»». Лосев «Диалектические основы математики»
* * *«6.9.1970. ...Да… Я ведь с 1893 года. Окончил университет, как полагалось, когда мне было 22 года, окончил сразу по двум отделениям, классической филологии и философии. Так с тех пор этими двумя науками и занимаюсь. Язык надо знать греческий и латинский для философии, и философией заниматься надо тем, кто занимается филологией. У меня всё время классическая филология с философским уклоном. Но чистую филологию и чистую философию я не люблю. Как-то не увлекался этим. Хотя и по чистой философии пописывал. Мое дело эстетика. Здесь и философия, и филология вместе объединяются». Лосев Бибихину.
* * *«История греческой мысли еще не написана с той точки зрения, чтобы были видны исходные пластические интуиции и их судьбы, расцвет и падение, в недрах именно мысли. Конечно, имеется уже много материалов для этого. Но цельная история мысли с такой точки зрения не будет написана скоро. Если бы мы захотели конкретно ощутить эту связь греческой философии с исходными пластическими интуициями, мы должны были бы усвоить и пережить одну великую стихию, которая является как раз переходным звеном между неоформленными интуициями изначального мироощущения и законченными философскими теориями. Эта стихия есть язык. Кто понимает греческий язык, тот тем самым принципиально понимает и греческую философию. В имени, в слове впервые фиксируется сущность изначальной интуиции. Слово - первое выявление скрытой интуитивной сущности. Потому и философия есть не что иное, как раскрытие внутреннего содержания слов и имен, открывшихся данному народу и созданных им. Слово - не звук и не знак просто. Слово есть орган оформления самой мысли, след., и самого предмета, открывающегося в мысли. Слово и язык есть орган всенародного самосознания. И вот, историк греческой философии должен уметь выводить эту философию из греческого языка. Он должен знать, что философия есть не больше, как раскрытие глубинных интуиции и мыслей, заложенных в языке и что философская теория есть не что иное, как осознанный и проанализированный язык. Тогда греческая философия получает свое подлинное национальное значение и становится неповторимым и единственным своем роде творчеством, как неповторим и единственен и сам греческий язык.
Какую философию мог создать народ, для которого сама σοφία, «мудрость», есть, по корню слова, мастерство, умение создавать вещь, понимание ее устройства?
...
Αρετή, «добродетель», которую эпистемно исследуют Сократ и Платон, всегда имеет под собой значение способности строить, мастерить, конструировать. Снелль прямо говорит: «Образ ремесленника, из которого постоянно снова исходит Сократ, имел для него гораздо большую, чем просто иллюстративную, ценность». А Г. Мейер написал целую книгу, в которой доказывает, что Аристотель решительно во всех главнейших построениях своей философии имел искусство в качестве основного опыта и образца, исходного пункта для философствования. Даже Платон не раз отмечает эту знаменитую склонность Сократа к плотникам, кожевникам, сапожникам и т. д., хотя у него самого мастер, δημιουργός, тоже смотрит на «идею», чтобы сделать стол или кровать.
...
Вот почему ιδέα του αγαθού (31*) - венец платонической философии и исходный пункт всей античной диалектики, - оказалась только смысловой силой бытия, организованного как художественное целое, как изваяние; и вот почему не только у Гераклита «глаза более точные свидетели, чем уши» но и у Платона - «философия есть величайшее благо очей»». Лосев, «ОАСМ», стр. 90-96. (31*) идея блага (греч.).
Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
Смысловой силы бытия, организованного как художественное целое или ιδέα του αγαθού (идея блага).
Поэтому на вопрос:
- Так кто же ты?
У нас есть ответ:
- Я - часть смысловой силы бытия или часть ιδέα του αγαθού (идеи блага).
И вот Аристотель у нас - филолог, а Платон - философ. Разница в том, что философия - любовь к мудрости богов, а филология - к мастерству человека.
А вот стиль (или ДГС) - это переплетение филологии и философии; непримиримая дружба Аристотеля с Платоном.
«Стиль же - это сам человек», Бюффон.