Биенналле поэтов на Самотёке 26 октября 2007 года
Начало было назначено на 18:00, и я, опоздав минут на десять, тревожилась уже, что не успею. Поэты, однако, по вечерним московским пробкам подтягивались медленно, публика собиралась тоже не спеша, так что я даже ухитрилась занять себе место в третьем ряду.
Примерно в 18:13 в дверях возник и эффектно встал в позе «прибытие дорогого гостя» колоритный дед: благородная седина, чёрный костюм, трость с сияющим золотым набалдашником, стопа каких-то бумаг в руке.
- Отличный вечер, отличные люди! - воскликнул он почти по-булгаковски и окинул зал орлиным взором. Публика обратилась в слух, кто стоял - сел, кто сидел - обернулся, кто говорил - замолчал. Все решили, что вечер начался. Гость проследовал в зал, попутно одарив девушек-книгопродавцов у дверей частью своих бумаг. Из сопутствующей речи выяснилось, что он - главный редактор, издатель и автор некоей газетки, радеющей о будущем России, и вот эту-то газетку он и принялся раздавать с неимоверной скоростью и ловкостью, поясняя: «Я в ней под псевдонимом "Стоп", и вот в ней Путину досталось, вот видите, там его лицо сверху, вот видите, лица - Путин, Горбачёв, и так далее [тыча пальцем в рисунок пирамиды, выстроенной из, пардон муа, задниц] - а написано там: Как пирамида, словно ложе, который год стоит в Кремле - весь низ задами поуложен, и нету места голове! Топтыгин! Поэт Топтыгин! Какой я поэт, если президента не зацеплю?»
Михаил Георгиевич и Дмитрий Дмитриев начали потихоньку теснить его к дверям, а он взволновался и апеллировал к залу: «Я тоже поэт! Поэтический вечер! Немного выступить, пара слов буквально!» МГ рассерженным котом шипел на него: «Здесь биенналле поэтов, люди со всей страны, из-за рубежа гости, так ведь поэты же! А вы что? Это называется "а перед началом оперы я вам сейчас спою"!!» Дед неожиданно утих, смиренно обещал вести себя тихо, ему позволили сесть.
Отправившись в конец зала, дед, однако, принялся по пути агитировать: «Если вы поэты, вы приходите в мою газету, я даю гласность всем желающим! Я сам главред, пишите мне, я ещё и гонорар заплачу, у меня крыши нет, если кто талантлив, то и печатаю!» Заметив, что Вадим Николаевич взял у девушек-продавщиц их экземпляр, дед метнулся к ним, приговаривая: «Он забрал у вас, я вижу, а я ещё вам дам!.. Я эту газету пробиваю уже двадцать… да нет, уж тридцать лет, если б не был лётчик-испытатель, уже давно б в психушку угодил!» Тут терпение лопнуло даже у деликатного Дмитриева, и он ледяным тоном сказал: «Ещё слово, и мы вас выведем!» Дед притих окончательно, и скрылся в углу.
Началось священнодейство в половине седьмого: на сцену, как обычно, вышли бессменные кураторы Салона на Самотёке - Наталья Попова и Дмитрий Дмитриев.
Наталья Попова и Дмитрий Дмитриев открывают сезон вечеров Салона на Самотёке
Михаил Яснов представляет залу Жана-Мари Барно
Первое слово было дано Жану-Мари Барно (Jean-Marie Barnaud), французскому поэту, чьи стихи перевёл Михаил Яснов. Барно выглядел очень застенчивым, читал по-французски; когда Яснов принимался читать перевод, Жан-Мари прикрывал рот листком со стихами и смотрел на Михаила чуть ли не с благоговейным испугом. Позабавила его реакция на вступительную речь Яснова: Михаил представил поэта, похвалил его, всячески порекомендовал, а Барно потом что-то сказал, что Яснов, фыркнув, перевёл: "Жан-Мари говорит: Спасибо, хоть я и не понял, что сейчас было наговорено". После перевода нескольких длинных верлибров француза Михаил, попутно рассказав о недавней поездке в Бельгию, где прожил неделю в доме-музее одного поэта, и о своей страсти к французской поэзии, прочёл и свои стихи - "Музей поэта" и "Лучшая строка французской поэзии" (Щебечущий щегол ощипывал щавель...).
Жан-Мари Барно: «А мы-то что можем, если этот железный закон побеждает?»Михаил Яснов: «Нет, всё-таки ах означало: ах, дрянь...»
Кэрол Дэвис (слева) и Марина Бородицкая
После на сцену поднялись одинаковые, как сестрички, американская поэтесса Кэрол Дэвис и переводчик Марина Бородицкая. Дэвис поразила неуверенностью и... произношением, за которое на уроке английского снизили бы оценку минимум на балл :) Разговорный и поэтический английский (а тем более американский вариант английского) всё же весьма отличаются от того, которому учат. Прочла Дэвис два верлиброванных текста (перевод Инессы Митиной зачитала М.Бородицкая): "Учитель скрипки даёт урок пения" и "Скрипач-учитель играет со своим оркестром". Третий текст Бородицкая перевела прямо с листа, пояснив: «Выступлю в жанре "про что стихотворение". А оно про то, что в России и в Америке больше не учат девочек в школе вышиванию... И вот дочка поэта просит вытащить стира...эээ...швейную машинку, а та уже обросла бородой пыли, и пальцы вспоминают эту немыслимую точность: вонзить иголку в самый центр ромашки...».
Здесь на сцену выпорхнула Наталья Попова и призвала студентов внимательнее слушать, ибо о талантливых стихах самой Бородицкой буквально только что говорилось на семинаре. «И тут, вы только посмотрите - оксюморон: живая Бородицкая здесь, на этой сцене!» Смущённая Марина отшутилась: «Наташа выступила в жанре "любите её, пока она жива". Я и впрямь, пока добиралась сюда, здорово поскользнулась... могла и не дойти». После чего прочла два перевода "Стрелять приятно" и "Краденый миг", плюс свой текст "И опять заказной принесут перевод..."
Марина Бородицкая: «Стрелять приятно...»
Марина Бородицкая
* * *
И опять принесут заказной перевод,
И поэт иноземный, как инопланетный,
Прожигая скафандр, в атмосферу войдет
И подстрочником ляжет на стол кабинетный.
Что ж, ладонь на ладонь, жми на впалую грудь,
Силясь жизнь уловить в странном облике внешнем,
Слабый ритм ухватить, что-то влить и вдохнуть,
Чтобы смог он дышать в резком воздухе здешнем.
Этот ладится жить, а иной и помрет,
И кому объяснишь, коль пойдут пересуды,
Как густеет в груди поэтический мёд,
Как не хочет он литься в чужие сосуды?
Тут я с ужасом обнаружила, что ручка перестаёт писать, в диктофоне закончилось место, а фотоаппарат предлагает сменить батарейки, поскольку эти уже на последнем издыхании. Ручку мне милосердно одолжила девушка в розовой кофточке, сидевшая справа (имя своё для истории назвать отказалась), диктофон я выключила, а фотоаппарат, слава богам, хоть и издыхал весь вечер, но верно отработал (качество фотографий, как видите, соответствующее).
Глеб Шульпяков: «Невысокий мужчина в очках с бородой...»
Пока я сражалась с писарской техникой, на сцене побывал Глеб Шульпяков, прочитавший перевод верлибра Джудит Ортиц-Коффер «Лавка деликатесов в испанском квартале», и два своих текста ("Невысокий мужчина в очках с бородой..." и "Гуди, гуди, мой чёрный ящик..."). После него выступил Александр Эбаноидзе, главный редактор журнала «Дружба народов», рассказавший, в связи с "засилием верлибра в западной поэзии" (с) о поэте Эрвазе Нанонишвили (был зачитан его текст "А напоследок угощу вас настоящим кахетинским...").
Александр Эбаноидзе: «А напоследок угощу вас настоящим кахетинским...»
Далее залу был показан фрагмент фильма о I Международном русско-грузинском фестивале, проведённом в июне 2007 года, и Дмитрий Дмитриев пригласил на сцену Сергея Гандлевского; Наталья Попова вновь призвала студентов к почтительному вниманию, ибо перед ними должен был предстать второй за этот вечер живой классик. Сергей читал только свои стихи: «В коридоре больнички, точно крик истерички...» [mp3], «Очкарику наконец овчарку дарит отец...», и два текста из цикла «Портрет художника в отрочестве» ("Первый снег, как в замедленной съёмке..." [mp3], "Не си́ка, не бу́ра, не пуля...")
Живой классик Сергей Гандлевский (слева)и хозяин Салона Дмитрий Дмитриев
Следующей гостьей стала Елена Исаева, поэтесса, драматург и переводчица, о пьесах которой Дм.Дмитриев сказал, что это - "сильнейшие вещи из того, что я видел в театре... ну, из тех двух-трёх, что я вообще смотрел... шучу, шучу, двадцати-тридцати!"
Елена Исаева: «Проникновенно говорит он, мне в любви признаётся: лав, лив...»Елена рассказывала о грузинском фестивале и о детях, которых ни в России, ни в Грузии невозможно заставить учить русский язык: предпочитают английский. Прочла стихи Гаги Нахуцришвили "Выпить с друзьями не смог: не сиделось..." (пер. Инны Кулишовой), Звиада Ратиани "Пора, чтоб я был наказан - хотя бы из-за тебя: как я тебя разбудил...", Зураба Ртвелиашвили "Татхагата", и свой текст ("Проникновенно говорит он, мне в любви признаётся: лав, лив...")
В это время я заметила, что сидящий впереди опасного вида бритоголовый могучий мужчина извлекает из объёмной сумки, где сверху лежала книга Зюганова "Идти вперёд!", компакт-диски. Мимолётный взгляд на их обложку информировал, что мужчина - Артур Макаров, а диск его носит интригующее название "Чего не может Бог". Дальше подглядывать поопасалась, но не удержалась - сфотографировала.
Проектор, весь вечер хулигански не желавший работать как следует, сперва запустил грузинскую версию видеоклипа, затем - русскую, но с теми же миллисекундными паузами. Суть клипа: по рельсам идут пятеро странных персонажей с флагами и факелами и, параллельно им, - девочка-херувимчик с букетом. Пятеро ломятся в ворота депо и уныло смотрят сквозь рушащиеся стены, затем проходят маршем по городу и занимают некое здание, из окон которого вывешивают полотнище с лозунгами: "Занимайте ВСЕ стратегические объекты! Установите ДИКТАТУРУ ПОЭЗИИ!"
Таким образом было подготовлено выступление грузинских поэтов, на мой взгляд ставшее самым ярким событием вечера. Первым выступил Шота Иаташвили, человек с внешностью и харизмой Петра Мамонова. Он прочёл свои стихи "Деньги", "Колокола церквей ложечками звенят, как будто я саха́р ме́шаю...", "Я спрятался в твоих волосах...", "Лётчик".
Шота Иаташвили: «Они подумают - какая удача, когда деньги твои так же красивы, как беременная супруга твоя...»
Шота Иаташвили
Лётчик
Он полетел первый раз и -
Удачно -
Восславили, преклонились, благословили.
Во второй раз полетел он и -
Снова удачно -
Приняли, не пожалели воды и хлеба,
Дали расческу для крыльев.
В третий раз полетел он и -
Тоже неплохо -
Смирились, привыкли.
Он в четвертый раз полетел, но -
Напрасно -
Нарекли дурным подражателем ангела.
Но и в пятый раз - все равно - полетел он и -
Выстрелили,
Сбили.
(пер. Анны Золотарёвой)
Его соотечественник, Зураб Ртвелиашвили, хищный красавец в кожаных ремнях и гимнастёрке, начал выступление со стихотворения "Молитва седых волков" на грузинском, взыв посередине текста так натурально, что у впечатлительных барышень мурашки пробежали по всему телу :) Далее последовали "Изумрудные кресты" (пер. Ирины Ермаковой) и "STATUS QUO ANTE BELLUM" (пер. Инны Кулишовой).
Зураб Ртвелиашвили: «Очень красивый перевод Ирины Ермаковой, мне он нравится больше, чем оригинал»
Заключительным аккордом его выступления стала несколько бессвязная речь о том, что "дальше он прочитает то, что его просили друзья, это обязательно должно прозвучать, это такая традиция..." И вдруг начал рычать - страстно и страшно. Такой экспрессии исполнения никто, кроме него, достичь не смог. Зал как заворожённый смотрел на этого барса в образе человеческом со взором неистовым и гласом грозным :))
Вышедшая после Зураба Ирина Ермакова по контрасту показалась застенчивой и тихой. Она прочла переводы Шоты Иаташвили («Золотое сечение»), Гиорги Лобжанидзе («Лотосовый колокольчик») - очень нежное, о том, как "старая возлюбленная располнела", и свой текст «Метель».
Ирина Ермакова: «На этом белом листе - прежде чем написать что-либо - представь его бесполого предка - летучее семя дерева...»
Сразу после неё на сцену поднялась Анна Золотарёва, которую следует поблагодарить за замечательные переводы стихов Шоты Иаташвили; их она и читала - «Жизнеописание розетки», «Дружба (Мой друг - прокажённый...)». В качестве собственного Анна презентовала текст "Этот рассвет - разрушитель предметов и линий...".
Честь завершить вечер выпала Максиму Амелину, который прочёл свои переводы Зураба Ртвелиашвили ("Бич Божий"), Шалвы Бокурадзе ("Уолт Уитмен против Джорджа Буша") и Зазы Тварадзе ("Бескрылые мухи").
Анна Золотарёва: «Скоро распустится все, расцветет во свету, птицы пропишут первые звуки, дворник - черту́...»Максим Амелин: «Ночью меня суемудрые мучали музы...»
Заза Тварадзе
Бескрылые мухи
Ночью меня суемудрые мучили музы,
голову то горяча, то мороча напрасно,
а на рассвете в квартиру бескрылые мухи
вторглись ко мне и, косясь, прожужжали: «Ужасно!»
Утренний гул их пугал, заставляя про муки
вспомнить, - ведь крылья развеял им ветер с востока,
точками глав шевелили бескрылые мухи
и раздраженно жужжали: «Все в мире жестоко!»
Я, отвернувшись, пошел коридорами мрака,
слушал, как в трубах журчали тревожные воды,
сквозь полудрему внимал, как средь шумного праха
тихо впотьмах тараканы вели хороводы.
Вышел на кухню, где все мирозданье с плотами
туч и домов островами увидел в оконце, -
россыпь висела весенней мошки́ на платане,
ярко сверкало лучами огромное солнце.
Мир посмотрел на меня из проема фрамуги,
как на врага и лжеца, упрекая безгласно,
а по углам копошились бескрылые мухи,
горбясь и крючась, и злобно шептали: «Ужасно!»
Ужас и жуть им горошины глаз распирали,
глаз, состоящих из черных полосок и белых,
раструбы ли хоботков иль тугие спирали
дыхалец их, то бегущих, то оцепенелых.
Выглянул я из окна - одиноко дремучий
старец с котомкой шел прочь от греха и соблазна,
а по карнизам, размножась, бескрылые мухи
ползали, жвала сужая: «Ужасно, ужасно!»
пер. Максим Амелин