Литература правды
« Time», США.
Статья опубликована 13 апреля 1962 года.
В Москве в разгаре оттепель - в буквальном смысле слова. Река уносит последние льдины. Снег на кремлевских куполах наконец стаял. В парке Сокольники мальчишки запускают модели планеров, а взрослые на скамейках молча наслаждаются пригревающим солнышком. Именно об этом времени Чехов писал: «в душу уже просится весна».
Это уже десятая весна с тех пор, как в марте 1953 года умер Сталин. После кончины тирана в стране началась социально-политическая «оттепель»: жизнь в СССР по-прежнему регламентирована, но наиболее жесткие формы террора исчезли почти без следа - как снег под солнцем. Сегодня для 100 миллионов русских моложе 25 лет - а они составляют почти половину населения Советского Союза - сталинизм превратился по сути в мрачные, но смутные детские воспоминания. Их мышление не искажено страхом, который до сих пор преследует поколение отцов, или слепой верой, что двигала их дедами-большевиками. Эту молодежь называют «потерянным поколением», но ей больше подошло бы другое определение - ищущее поколение.
Советская Россия - все еще Спарта, а не Афины. Свободы в западном понимании этого слова там нет, но недовольство выражается открыто как никогда раньше.
Инженеры человеческих душ
Хотя нынешние молодые русские живут в несравненно лучших условиях, чем их отцы в том же возрасте, их запросы тоже выше, а отношение к недостаткам общества критичнее, чем у предыдущих поколений. Сегодня молодежь заимствует стиль и жаргон не только в пределах Матушки России. «Упадочнические» вкусы, бывшие при Сталине под строжайшим запретом, стали теперь статусными символами. Образованные молодые русские восторгаются абстрактной живописью, обожают джаз, поголовно зачитываются Хемингуэем и Сэлинджером (их книги переведены на русский, но западных газет в стране не купишь - за исключением коммунистических). В советских фильмах - достаточно вспомнить «Летят журавли» - с сочувствием изображаются их конфликты с «отцами» и сомнения. Даже в официальной молодежной печати обсуждаются прегрешения и недостатки системы: десять лет назад о таком и подумать было нельзя.
Самыми смелыми «застрельщиками» нового поколения стали писатели и поэты - представители той профессии, что в свое время была полностью поставлена на службу сталинскому режиму. Пожалуй ни один другой тиран в истории не создавал столь жесткой системы «контроля над мыслями»; ее самым мощным оружием стала доктрина «социалистического реализма», в рамках которой писателям отводилась роль «инженеров человеческих душ» на производстве коммунистической пропаганды. Но вскоре после смерти Сталина в литературе начался новый взлет. Уже шесть лет, с тех пор как Хрущев на 20 съезде покончил с обожествлением Сталина, советские писатели провозглашают приверженность «литературе правды» - пусть им и не всегда позволяют осуществить это на практике.
Родом из Сибири
Поэты сегодня творят свободнее, чем даже в первые, пьянящие годы после революции. Подобно тому, как в Средние века неграмотные крестьяне зачарованно слушали бродячих «сказителей», русская интеллигенция всегда почитала поэтов больше, чем власть имущих. Именно среди них - от Пушкина, «в жестокий век восславившего свободу», до Пастернака, ставшего чуть ли не единственным писателем в своем поколении, кто открыто бросил вызов сталинским догматам - мы видим самых страстных противников несправедливости. Их примеру следует и Евгений Евтушенко - самый известный и талантливый из молодых поэтов сегодняшней России.
Биография «Жени» - как все называют двадцативосьмилетнего красавца Евтушенко - началась там, где закончился жизненный путь многих других русских поэтов: в Сибири. В жилах этого светловолосого, высокого (6 футов 3 дюйма) и худощавого человека течет украинская, татарская и латышская кровь (про латвийские корни он говорит: «там коллективизации не было»). Хотя ему нравится выставлять себя пареньком из провинции, по воспитанию и даже акценту Евтушенко - типичный москвич; это ярко проявляется и в его стихах, утонченных по форме, но зачастую разговорных по языку. Секрет его популярности связан с редкой способностью улавливать - и передавать читателям - сомнения и стремления поколения, уже утратившего иллюзии, но только начинающего обретать собственный голос. Евтушенко - его знаменосец, смелый, но отнюдь не жаждущий мученического венца.
«Неслышные стихи»
В прошлом «поэзия протеста», к которой несомненно относится творчество Евтушенко, не доходила до подавляющего большинства населения России из-за его неграмотности. Сегодня, благодаря поездкам поэтов по стране и большим тиражам книг, их стихи достигают практически всего общества - а уровень образования в России сейчас выше, чем когда-либо. Результатом стал настоящий «поэтический ренессанс». По всей огромной стране - от Белоруссии до Средней Азии - в переполненных театральных залах и студенческих общежитиях толпы людей внимают поэтам с почти религиозным трепетом. Летом, воскресными вечерами, на площадях больших городов отдаются гулким эхом певучие строфы Пушкина, Лермонтова и - нередко - Жени Евтушенко. Одна из причин популярности поэзии: «неслышные стихи» - как русские литераторы называют произведения слишком авангардные или слишком радикальные для публикации - можно легко размножить на ротаторе и тайно передавать от одной группы молодежи к другой. Хотя несколько таких подпольных сборников были осуждены на официальном уровне, никто из составителей головой не поплатился.
Одним словом, русские писатели ищут правду. В стихах Евтушенко и разговорах его ровесников это слово всплывает часто. Их поколение собственными глазами видело, как правда стирается с политических карт и из учебников истории; их тяга к подлинным фактам почти маниакальна. После смерти Сталина Евтушенко отправился, по его словам «за правдой», в родную Сибирь, но даже там его постигло разочарование. В поэме «Станция Зима», посвященной своей «малой родине», он приводит известную поговорку «правда хорошо, а счастье лучше», и мрачновато резюмирует: «но все-таки без правды счастья нет».
Семена сомнения
Для многих людей его поколения правда - это все, что некогда считалось опасным: от танцев под рок-н-ролл до сардонического стишка, приколотого к институтской доске объявлений. В глазах многих это слово символизирует степень свободы, несовместимую с коммунистическим строем. Нина, стильно одетая студентка геологического факультета МГУ (ей 21 год) считает, что правда обязывает «всегда говорить и делать то, что соответствует твоим убеждениям и идеалам». По мнению ее ровесницы Маруси, тоже студентки, правда - это то, что расходится с линией партии: «Я не верю в бога, но против антирелигиозной пропаганды. Я отказываюсь быть атеисткой, потому что мне это предписывает официальная идеология». Многие молодые русские в открытую подвергают сомнению то, что печатается в « Правде» - газете, названной их любимым словом. Евтушенко в «Станции Зима» дает понять, что абсолютной правда в России нет: он видит лишь «желчное безверье, не веру, ибо вера есть любовь». Семена сомнения в душу его поколения посеяли мрачные мысли о том, что их отцы скомпрометированы сталинскими преступлениями, чья полная история еще таится под спудом. Евтушенко пишет:
«... за речами какая-то туманная игра
Твердим о том, о чем вчера молчали,
молчим о том, что делали вчера».
Главная черта советской молодежи, зачастую тщательнее всего скрываемая - глубокий скепсис. Возможно, он пока не охватил миллионы молодых русских, работающих в колхозах и у заводских конвейеров, - они просто не знают, что существует другая жизнь - но им уже «заразились» те, кому государство дало образование, чтобы подготовить их к работе в условиях технологического общества. Студенческую молодежь в какой-то степени поощряют к самостоятельному мышлению, - в четко определенных рамках, конечно - и та неизбежно начинает ставить под вопрос сами эти рамки. Чем больше пропагандисты журят молодое поколение за «нездоровые взгляды», как выражается Хрущев, тем больше она чурается всего, что связано с лозунгами и идеологией. Подобно американской домохозяйке, переключающей телевизор, когда там показывают рекламу, поколение Евтушенко, как говорят на Мэдисон-Авеню, попросту «перекормили» пропагандой. При этом, как считают наблюдатели, молодые русские несомненно настроены патриотично и в целом сохраняют лояльность к единственной политической системе, которую они знают.
Их знания об окружающем мире крайне искажены, и приезжающих в Россию американских туристов порой ошеломляет та ксенофобская уверенность, с которой они, - еще минуту назад критиковавшие свой правящий режим - заявляют, что уже скоро по уровню бытового комфорта (машины, дома) СССР догонит Запад, и при этом сможет избежать «язв» капитализма.
Нелицеприятными вопросами относительно существующего режима чаще всего задается образованная молодежь. Возможно, она не так уж многочисленна, но завтра, пополнив ряды интеллигенции, будет пользоваться немалым влиянием на русское общество.
«Но, черт возьми, не скучна»
Молодые жаждут более интересной, наполненной жизни, их раздражают ограничения, накладываемые хрущевским государством. «Характерная черта» нового поколения, рассказывает любимый драматург русской молодежи Виктор Розов - «неприятие любой напыщенности, бюрократизма, бездушия». Ему не нравится назойливое и мелочное стремление режима контролировать личную жизнь каждого. Почему, возмущается корреспондент молодежной газеты «Комсомольская правда» стремление к «личному счастью» должно быть несовместимо с общественным благом? И продолжает: «Мы строим коммунизм не для того, чтобы спать на гвоздях».
Некоторые молодые русские с тоской оглядываются на романтические «двадцатые» и «чистоту» революционных идей, непонятным образом растворившуюся в циничном конформизме дня сегодняшнего. Один из персонажей рассказа, напечатанного в журнале «Юность», язвительно замечает: «Героизм, самопожертвование! Это то, о чем пишут журналисты. Оглянитесь вокруг: каждый только и хочет побольше урвать для себя». Кумир советской молодежи - Фидель Кастро: в кубинской революции они видят тот незамутненный идейный порыв, который утратила их собственная. Эти ожидания подытожил поэт Евтушенко: побывав в прошлом году на Кубе, он написал в « Правде»: «Революция бывает сурова, но, черт возьми, не скучна».
В чем-то Евтушенко и его последователи напоминают американских битников. Но если последние возводят в ранг добродетели неряшливость, то советские молодые «бунтари» одеваются щегольски, подчеркивая тем самым свою индивидуальность. Юные русские жаждут разнообразной и вольной жизни, которая на Западе ждала бы их от рождения. Одним из самых красноречивых, пронзительных выражений этой «советской клаустрофобии» стало стихотворение Евтушенко, написанное в 1958 году:
«Границы мне мешают...
Мне неловко
не знать Буэнос-Айреса,
Нью-Йорка.
Хочу шататься, сколько надо, Лондоном,
со всеми говорить -
пускай на ломаном».
Другая жизнь
Не имея возможности выехать за пределы Советского Союза, молодые русские буквально помешались на западной моде и нравах: это заменяет им непосредственное знакомство с внешним миром.
Важным событием для них стал Всемирный фестиваль молодежи 1957 года: пропагандистское мероприятие в Москве, на которое власти пригласили 15000 молодых иностранцев, рассчитывая поразить их изобильной и привольной жизнью при коммунистическом строе. Вместо этого, впервые пообщавшись со сверстниками, съехавшимися со всех пяти континентов, многие молодые русские были поражены свободой и достатком, которыми пользуется молодежь в других странах. В течение трех недель гости пели, пили, и откровенно разговаривали обо всем с такими же юными хозяевами.
После этого Кремль отказался от однозначного неприятия «буржуазных» западных веяний в одежде, музыке и отношениях между полами. Режим уступил желанию молодежи иметь собственный стиль; в стране даже налаживается производство джинсов. Модникам в гигантском универмаге ГУМ предлагается вполне приличная копия недорогого итальянского мужского костюма с брюками-дудочками (в переводе на наши деньги он обойдется в 150 долларов); есть в продаже и туфли на «шпильках» (55 долларов), которые московские барышни - даже из самых состоятельных семей - обычно носят на вечеринки в бумажных пакетах.
Русские «иностранцы»
В женской моде произошла настоящая революция - бесформенную продукцию советской легкой промышленности заменили платья-балахоны, а те, кто побогаче и посмелее, щедро употребляют макияж. Декольте становятся все ниже. В московских бассейнах - вода там подогревается, и они работают круглый год - девушки вместо закрытых купальников, напоминающих о викторианской эпохе, облачились в бикини. «Джейны» - так «стильные» студенты Московского университета называют своих девушек (в честь героини фильмов о Тарзане, достигших советских зрителей после Второй мировой войны) освоили искусство подкрашивания глаз и ногтей; они предпочитают высокие прически а-ля Бриджит Бардо, хотя в последнее время все больше популярности набирают короткие стрижки в стиле Одри Хэпберн (за полтора доллара) и перманент (6 долларов). Модники - их называют «фирменными» - щеголяют в белых рубашках и однотонных французских галстуках. Впрочем, самым «писком» считаются рубашки с воротником на пуговицах, и полосатые галстуки по моде престижных американских университетов; их очень трудно достать. Расклешенные брюки, много лет считавшиеся стандартом советской моды, сегодня носят только моряки, провинциалы, и Никита Хрущев.
В ресторанах гостиниц «Метрополь» и «Националь», или в «Будапеште» (они считаются лучшими в Москве) оркестры «выдают» последние джазовые хиты буквально на следующий день после того, как «Голос Америки» транслирует их в передаче «Музыка США» (ее не глушат); тысячи русских записывают эти мелодии на магнитофоны. Некоторые студенты, чтобы произвести впечатление на соотечественников, любят выдавать себя за иностранных туристов - обычно американцев. Кое-кто из них даже провозглашает себя «местными иностранцами» и называет других «баронов» («правильных» ребят) из своей компании тайными «американскими» кличками - гибридами имен и фамилий голливудских звезд вроде Одри Монро или Чарли Тейлора. Более разумная интеллигентная молодежь посмеивается над подобным ребячеством. Но и она тянется к Западу, запоем читая книги маститых иностранных авторов.
Откровенные танцы
Главная проблема молодежи в том, что жизнь в СССР попросту скучна. Серость повседневного существования при коммунистическом строе становится темой бесчисленных горьких анекдотов. Вот пара примеров. «Вопрос: Есть ли жизнь на Марсе? Ответ: Нет, там жизни тоже нет». Или - «Вопрос: Можно ли построить коммунизм в отдельно взятой стране? Ответ: Можно, но кто захочет в ней жить?» В отличие от Америки, в России нет закусочных, кофеен и залов для боулинга, где могла бы собираться молодежь; впрочем, кафе-мороженые растут как грибы. Кинотеатров мало, и они всегда переполнены, чтобы купить билеты в Большой Театр или МХАТ, надо отстоять многочасовую очередь.
В прошлом году власти скрепя сердце разрешили открыть несколько молодежных клубов вроде московской «Аэлиты»; они сразу же приобрели невероятную популярность. Там посетители могут посидеть за бокалом безалкогольного напитка или вина и потанцевать под диксиленд. Но и здесь есть своя ложка дегтя: у входа дежурят комсомольские функционеры, следя, чтобы внутрь попала только «благонадежная» публика. Молодые русские с тоской ждут весны, когда можно будет бежать из переполненных квартир на бульвары и в парки с танцплощадками. Хотя российское общество в целом отличается целомудренностью, многие парочки в танце настолько сплетаются телами, что по сравнению с этим даже твист выглядит как менуэт.
Хотя официальная пресса критикует писателей за такие определения как «разгневанные молодые люди» и «разочарованное поколение», в газетах все больше места посвящается письмам, статьям и нравоучительным заметкам о молодежных проблемах. Тревожным симптомом стал рост потребления алкоголя молодежью (притом, что взрослые стали пить меньше); в Москве действует 12 вытрезвителей, где мертвецки пьяных «посетителей» фотографируют; потом эти снимки вывешиваются на досках объявлений в их ВУЗах или предприятиях.
Красные площади
Самым наглядным признаком брожения в молодежной среде становится рост хулиганства и преступности. Недавно принятый закон о борьбе с «тунеядством» проредил ряды щеголеватых «стиляг», слоняющихся по «Бродвею» - так они называют московскую улицу Горького. «Спекулянты» по-прежнему снабжают клиентов всем, что может предложить черный рынок - от девушек по вызову до помады любых оттенков (в советских магазинах можно купить только темно-красную). Товар они обычно добывают у туристов, - часто в обмен на поддельные «древние» иконы - или через контрабандную сеть с центром в Одессе.
Заменив сталинский террор более мягкими формами принуждения, Никита Хрущев лишил полицию части ее прежних полномочий. Сегодня за поддержание «общественного порядка» отвечает комсомол - организация, призванная держать молодежь в узде - совместно с дружинниками (отдаленный эквивалент наших добровольных помощников шерифа), патрулирующими улицы с красными повязками на рукавах. Комсомольские активисты разнимают дерущихся в кафе, зорко следят за стилягами и другими «бунтарями». В прошлом году они не раз разгоняли поэтические вечера под открытым небом на площади Маяковского, утверждая, что молодые барды читают там «клеветнические» стихи.
Даже дети зажиточных родителей или власть имущих не могут бросить вызов комсомолу. Если студент пропускает политинформации или уклоняется от участия в субботниках, он может получить плохую «характеристику» - своего рода сертификат благонадежности - рискуя вылететь из института, или, что вероятнее, на несколько месяцев отправиться «для исправления» в Казахстан, поднимать целину. Если советского гражданина увольняют с работы, это не сулит ему ничего хорошего, ведь работодатель в стране только один - государство. Уроженцев Запада часто ставит в тупик внезапность, с которой молодые русские переходят от дружелюбия и откровенности к мрачной замкнутости: в их душе недовольство регламентацией жизни борется со страхом перед вездесущей десницей государства.
Некоторые из самых популярных стихов Евтушенко представляют собой скрытые выпады против комсомольских ретроградов. Он объявляет, что «смеялся просто над фальшивым, дутым». В написанном в 1957 году стихотворении «Нигилист», речь идет о студенте: «Носил он брюки узкие, читал Хемингуэя», и предпочитал Пикассо придворному сталинскому художнику Герасимову, навлекая на себя упреки родителей («Вкусы, брат, нерусские…", - внушал отец, мрачнея»). Однако, когда «нигилист» погибает, спасая друга, из его дневника выясняется, что на самом деле этот юноша «светел был и чист». В том же году самого Евтушенко исключили из комсомола. И хотя в 1959 году его восстановили, поэт и сегодня вызывает бешеную ярость у консерваторов с партбилетами в кармане, воспринимающих каждое его стихотворение так, будто оно написано по заданию ЦРУ.
«Плевок пигмея»
Самым дерзким из произведений Евтушенко стало прямое и страстное выступление против антисемитизма, символизирующего для его поколения самое мрачное наследие царизма и сталинской диктатуры. В написанном в прошлом году стихотворении «Бабий Яр» - так называется урочище под Киевом, где нацисты расстреляли 96000 евреев, есть такие сроки:
«Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам, как еврей
И потому - я настоящий русский!»
Консерваторы подняли крик, назвав «Бабий Яр» «плевком пигмея» на могилы «российских стриженных ребят», погибших во Второй мировой войне. Однако нынешним «стриженным ребятам» стихотворение полюбилось. В октябре прошлого года собравшаяся на площади Маяковского пятитысячная толпа скандировала «Бабий Яр!», «Бабий Яр!», пока Евтушенко не прочел вслух все 58 строф.
Бунтарь Евгений Евтушенко - зрелый и разносторонний поэт, страстным неравнодушием к нравственным вопросам напоминающий русских литераторов 19 века и обладающий неповторимым озорным индивидуализмом. Его стихи то идеалистичны, то дерзки, то нежны, то запальчивы и резки. В одном из них он гордо заявляет: «Я сибирской породы, Усмехаюсь врагам».
Моя жизнь, моя смерть
Противники Евтушенко в партаппарате называют его «пессимистом», «формалистом», «ревизионистом», и еще множеством разных «истов» - кроме коммуниста, хотя он несомненно таковым является, и достаточно благоразумен, чтобы это почаще демонстрировать. Однако для широко мыслящих современников Жени разгромная рецензия в «правильном» литературном журнале - лучшее доказательство принципиальности писателя. За исключением первого наивного сборника, порадовавшего партийных ретроградов, все шесть его книг подвергались нападкам «правильных» критиков, расхватывались в магазинах как горячие пирожки, порождали множество подражателей по всей России и издавались за рубежом - стихи Евтушенко переведены уже на 16 языков. Литературный критик Борис Сарнов - давний «женяфоб», но тем не менее признает: если поэт будет выступать на московском стадионе «Лужники» (105000 мест), «там яблоку будет негде упасть».
Некоторые западные критики впадают в другую крайность: из неприязни сталинистов к Евтушенко они делают вывод, что он - противник системы и тайный «союзник» Запада. На самом же деле, хотя поэт и не состоит в партии, ему разрешают столь многое только потому, что он не дает никаких поводов для сомнений в своей общей преданности родине и существующему строю. Он четко дает понять, что готов отдать жизнь за свою страну, а критикует советское общество для того, чтобы сделать его лучше. Поэт объясняет: «Если кто-то из знаменосцев вымажется в грязи, это не оскверняет само знамя». Евтушенко и другие «возмутители спокойствия» скорее напоминают лояльную оппозицию, чей враг - сталинистский «арьергард» в Москве и Пекине. Их недаром зовут «новыми левыми». Один антисталински настроенный советский чиновник замечает в этой связи: «Евтушенко и Ко - не рак, а всего лишь насморк».
Стихи как блины
Таким образом, можно сказать, что мужество Евтушенко не подвергалось такой суровой проверке на прочность, как это случилось с Пастернаком. Но если фортуна повернется к нему спиной, Женя станет не первым в семье Евтушенко, кто пострадал за свои убеждения. В ходе волны репрессий после убийства царя Александра II в 1881 году его прапрадед Иосиф Евтушенко по подозрению в подрывной деятельности был выслан с родной Украины, и умер, не выдержав тягот пути в Восточную Сибирь. Его 18 детей в конце концов поселились в Зиме - захолустной деревне, где жили дровосеки, а затем одной из станций на Транссибирской магистрали. Там же в 1933 году родился Женя. Его мать была певицей, отец - геологом. Впрочем, почти все детство Евгений провел в старом центре Москвы: вместе с матерью - талантливой красавицей Зинаидой - он жил у деда, ветерана-артиллериста, дослужившегося до генерал-лейтенанта, но сгинувшего во время сталинской чистки Красной Армии в 1938 году. Вскоре после этого отец Жени бросил Зинаиду, объяснив, что «враг народа» в качестве тестя может повредить его карьере. Женя так его и не простил, и даже взял фамилию матери.
Способности литератора проявились у него уже в раннем возрасте. В десять лет Женя написал роман, в двенадцать - придумывал собственные стихи для народных песен. Как-то в 1945 году он услышал, как компания прачек поют одну из них - с его словами. «Это все решило, - рассказывает Женя. - С тех пор я «заболел» поэзией». После эвакуации на ту же станцию Зима во время войны Евтушенко увлекся футболом, стал вратарем в городской юниорской сборной и даже подумывал о спортивной карьере. Но за день до того, как он должен был явиться на сборы в профессиональной команде, одно из его стихотворений впервые увидело свет, - его напечатал «Советский спорт» - и у Жени появилась другая цель: войти в литературную «высшую лигу». Он начал «печь стихи как блины»: в основном это были оды на банальные сталинские темы. («Очень плохие были стихи», - признает Евтушенко). Эти сочинения открыли ему дверь в Литературный институт имени Горького, где Женя учился урывками, так и не окончив курс.
Творческая шизофрения
Когда умер Сталин, Жене было девятнадцать. Разочаровавшись в политической тематике, он искал убежище в любовной лирике. Консервативные критики, расхваливавшие его первый бесцветный сборник, изругали вторую книгу - моментально превратив ее в «гвоздь сезона», а самому поэту принеся общенациональную известность. С тех пор, рассказывает Евтушенко, он страдает от «творческой шизофрении»: когда он пишет о любви, его ругают за «бегство от действительности», а когда берется за социальные темы - упрекают в том, что он попусту растрачивает свой дар лирика. Такая же двойственность отличала творчество его любимого Пушкина, с усмешкой добавляет Женя. Кто его другие кумиры? Борис Пастернак, Хемингуэй («по-моему, из прозаиков с ним никто не сравнится»), Фидель Кастро (Женя с наслаждением цитирует его слова «искусство должно быть свободным») и Владимир Маяковский - взрывной и эксцентричный поэт-большевик, покончивший с собой. Как и Евтушенко 30 лет спустя, он язвительно высмеивал чванливых и ограниченных советских чиновников.
Подобно Евтушенко, почти всех самых одаренных литераторов из «новых левых» больше всего интересуют сомнения и надежды советской молодежи. Среди них следует отметить Владимира Тендрякова - молодого прозаика, чей самый запоминающийся рассказ о беглом преступнике, отплатившем неблагодарностью своим спасителям, представляет собой страшноватую аллегорию с тонким намеком на бывшего ссыльного Иосифа Сталина, Виктора Розова, прославившегося пьесой о юноше, неспособном понять, как поколение отцов могло оправдывать зло политической необходимостью, Василия Аксенова, пишущего о молодых мятущихся идеалистах, и Виктора Некрасова - мастера психологического романа, как никто владеющего искусством недосказанности.
Адептам «литературы правды» в России и сегодня быть непросто. Поэтов и прозаиков больше не ставят к стенке, но если художник зайдет слишком далеко, его могут лишить средств к существованию, и даже отправить за решетку. Недавно жертвой режима стал пятидесятитрехлетний писатель Михаил Нарица. При Сталине он уже прошел тюрьму и ссылку, но в 1960 году снова напросился на неприятности, выбрав весьма оригинальный способ для переправки за границу своего последнего романа «Неспетая песня». Не имея возможности связаться с иностранными издательствами, Нарица упаковал рукопись вместе с пояснительной запиской на четырех языках и прямо на улице всучил двум недоумевающим западногерманским туристам, гулявшим по Ленинграду. Туристы опубликовали книгу на родине, а Нарицу навестили сотрудники комитета государственной безопасности, и теперь он находится в «психиатрической лечебнице». Никита Хрущев хорошо помнит, какую роль сыграли писатели в разжигании Венгерского восстания, и в 1957 году предупредил советских литераторов: если они перегнут палку, «моя рука не дрогнет». Чиновники по-прежнему упорно пытаются контролировать литературу; правда, сам Хрущев заявляет, что стране нужны «качественные» книги, а не скучные банальности, которые никто не читает.
Закон больших чисел
У Евтушенко есть влиятельные друзья «при дворе», прежде всего это член редколлегии «Правды» Воронов, а через него и главный редактор «Известий» Алексей Аджубей - зять Хрущева. Еще один его видный сторонник - семидесятилетний писатель Илья Эренбург, чей роман «Оттепель», вышедший в 1954 году, дал название всей эпохе десталинизации. В 1960 году Евтушенко получил загранпаспорт, и с тех пор немало поездил по Западной Европе, Африке и другим регионам мира. Он дважды побывал на Кубе, собирая материал для киносценария; посетил и дом, глее Хемингуэй написал «Старик и море».
В прошлом году, во время поездки в США, Женя отведал в Гарварде сухого мартини, послушал джаз в Гринвич-вилидж и пришел к выводу, что из всех городов, где он побывал, «Нью-Йорк, если честно, самый лучший». Евтушенко женат вторым браком. Его первой супругой была красавица Белла Ахмадулина, одна из самых одаренных поэтесс молодого поколения. Прожив два года в крохотной комнате в коммуналке, они расстались в 1959 году; жилищные условия - одна из главных причин разводов у молодых русских. Годом позже Женя снова женился - на спокойной привлекательной брюнетке по имени Галя, отличной переводчице (она познакомила русских читателей с Моэмом и Сэлинджером). Надо полагать, успеху их брака способствует и то, что у них теперь есть отдельная двухкомнатная квартира в новостройке на окраине Москвы. Она обставлена стильной скандинавской мебелью, стены увешаны абстрактными картинами друзей Жени и стеллажами, забитыми книгами, которые он привез из поездок.
Сейчас Евтушенко заканчивает киносценарий: съемки фильма начнутся на Кубе этой весной. Скоро в свет выходят два новых сборника его стихов; Женя также - впервые с детских лет - работает над романом. Его рабочее название «Закон больших чисел»: по словам Жени речь идет о «попытке применить математические уравнения к новому поколению русской интеллигенции».
Странное время
Конечно, никакое уравнение не даст ответа на вопрос, какой станет сегодняшняя русская молодежь, когда достигнет зрелости, и какое общество она унаследует. Вместе с Евтушенко она надеется, что наступит день, и «вспомнят с чувством горького стыда потомки наши, расправляясь с мерзостью, то время очень странное, когда простую честность называли смелостью!» То, что поэтические вечера привлекают тысячи людей - обнадеживающий признак. Ведь если гражданам разрешают судить о литературе самостоятельно, а самые высокопоставленные чиновники публично спорят об основополагающих правах и задачах художников, то речь идет о самом близком подобии демократических дискуссий за всю советскую историю. Сама реакция общества на «литературу правды» - мощнейший сдерживающий фактор для партийных ретроградов, которые хотели бы задушить эту дискуссию. Большинство специалистов по России полагает, что сейчас попытка возврата к режиму террора вызовет настоящий взрыв народного возмущения, который потрясет страну до основания. Недаром старая русская пословица гласит: «Что написано пером, не вырубишь топором». // Перевод: Максим Коробочкин ©
_______________________________________
Что читает Иван? ("Time", США)
Берия: казнь палача ("Time", США)
Сталин: массовый убийца ("Time", США)
Насколько сильна Россия? ("Time", США)
Пастернак: страсти по Живаго ("Time", США)
Маленький страж отцовского неба ("Time", США)
Мое первое знакомство с советским народом ("Gazette de Lausanne", Швейцария)