Граф Толстой
Ш. Бюрнье (Ch. Burnier), « Gazette de Lausanne», Швейцария.
# Все статьи за 21 ноября 1910 года.
Мы попросили г-на Ш.Бюрнье написать эту статью лет десять назад, когда граф Толстой был тяжело болен и все ждали его скорой кончины. Статья тогда была подготовлена к печати, но не вышла. Мы полагаем, что она не утратила актуальности, и публикуем ее без изменений
Толстой умер. Человечество теряет в его лице один из своих типажей - не скажу, что самых полных, но самых ярких. Он с невероятной мощью воплощал в себе одну из сторон нашей природы, возможно, самую благородную, а возможно, и самую безотчетную: ту сторону, за которую отвечают сердце и чувства, в противоположность разуму.
В написанной в спешке статье невозможно вынести окончательное суждение о гигантском литературном наследии великого русского писателя. Самое большее, что можно сделать - это попытаться выделить несколько черт его личности.
Молодой блестящий офицер, Толстой начал свою литературную карьеру во время Крымской войны с нескольких военных заметок, ставших истинными шедеврами. Чистота видения, реализм описания производят удивительный эффект. Это больше, чем искусство: это жизнь. Читатель захвачен повествованием. В этих набросках и во многих написанных им позже рассказах Толстой смог извлечь из выразительной силы слов все, что только возможно. А мы, которым приходится читать его лишь в более или менее точном переводе, тем не менее, очень хорошо понимаем, чем вызвано восхищение его соотечественников, говорящих, что на их родном языке не было написано ничего прекраснее.
О его великих романах уже можно поспорить. Один только их объем уже немного сбивает нас с толку. Они построены не так, как романы наших лучших писателей. Отсутствие мастерства - или ремесла - в них более заметно, чем в более коротких произведениях. Но эта критика касается лишь формы; основополагающие качества его рассказов присущи и его романам. «Война и мир» - одна из самых блестящих эпопей в прозе, которыми может гордиться литература. «Анна Каренина» - это прекрасное исследование нравов; наконец, недавнее «Воскресение», не говоря уже о «Крейцеровой сонате», произвело слишком большое впечатление на читателей всего мира, чтобы мы не рассмотрели более внимательно идеи и чувства его автора.
На самом деле, Толстой был не только великим литератором. Он хотел стать и стал апостолом. И как апостол оказывал большое влияние не только на своих соотечественников, но и на всех интеллектуалов мира. Его усадьба «Ясная поляна» стала для некоторых новой Меккой.
Вероятно, немало паломников привели туда мода и снобизм, однако среди них было несколько искренних его поклонников. И все мы встречали «толстовцев», убежденных в совершенстве доктрин мастера, что, впрочем, не означает, что они все их поняли или даже изучили.
Позвольте мне говорить об этом с некоторой долей осторожности: общей их чертой является крайняя простота. Идет ли речь об искусстве, религии, социальной организации, Толстой исходит из некого принципа, который кажется ему неоспоримым, который, возможно, таковым и в самом деле является, и выводит из него все логические следствия, доводя их до крайности, иногда даже до абсурда, совершенно не беря в расчет относительность вещей и бесконечные сложности, мешающие привести жизнь цивилизованного общества к абсолютному идеалу.
Его книга или памфлет «Что такое искусство?» - самая лучшая иллюстрация его манеры рассуждать... или говорить вздор. Найдя, что искусство - это «средство общения между людьми» - определение не хуже других, - он, как мы помним, приходит к выводу, что все, что не может быть сразу понято и прочувствовано всеми, искусством не является. И пользуется случаем, чтобы осудить свои собственные литературные произведения, за исключением двух!
Подобный ход рассуждений нам уже известен. Он присущ детям и некоторым женщинам. Заслуга Толстого - если это заслуга - в том, что он привнес свой гений в эту детскую диалектику и поднял искусство упрощения на доселе невиданную высоту.
«В чем моя вера?» - это памятник того же порядка, что и «Что такое искусство?». За 19 веков люди не смогли ничего понять из наставлений Спасителя. Они не сумели прочесть Евангелия. Они безо всякой надобности их усложняли. Но пришел Толстой и вычитал в них, что никогда нельзя противиться злу. Так что тут все ясно. Никогда значит никогда. Поэтому необходимо упразднить собственность, государство, суды, армию, науку, и т.д., и т.п.
Удивительно, что бедность этой аргументации не бросилась в глаза всем и сразу и что еще находятся люди, называющие Толстого «мыслителем», но тут следует повторить слова Паскаля о том, что у сердца свои причины, недоступные рассудку. Если с точки зрения здравого смысла очевидно, что упрощения и обобщения Толстого неверны, то с точки зрения чувства они, возможно, верны даже еще более. Я хорошо знаю, что многие люди не могут привыкнуть к этой антиномии и хотят во что бы то ни стало достичь своего идеала, не догадываясь, что это невозможно и даже нежелательно. Напрасно они стараются: им не удастся - как не удалось самому Толстому - установить ту гармонию и то единство, к которому они стремятся.
Несколько примеров если не проиллюстрируют одно или два из этих противоречий, то по крайней мере покажут невозможность от них избавиться. Мы знаем, какую пропаганду Толстой вел против войны, а значит, и против военной службы. Понятно, что с его точки зрения - и чаще всего - война ужасна. Но в то время как он приходит к выводу, что долг каждого доброго гражданина отказаться брать в руки оружие для защиты своей страны, и таким образом сознательно жертвует своим патриотическим долгом, мы сегодня находим решение, примиряющее эти два противоречивых долга, найдя более или менее искренний компромисс, в соответствии с которым все армии всех стран являются армиями «оборонительного» типа.
Таким же образом, если с точки зрения абсолютной морали мы не должны чем бы то ни было владеть и связывать свою судьбу с судьбой какой-либо женщины и судьбу этой женщины с нашей, то просто с разумной с точки зрения мы все еще считаем, что иметь свой дом и жениться - это очень хорошо.
Поэтому следует отдать должное идеализму чувств Толстого, хотя в их основе можно найти слишком пессимистический и как будто слишком пресыщенный взгляд на двойственную природу человека; но, вероятно, следует также поставить их на свои места, упорядочить их, притом что порядок этот подчиняется не разуму и даже не чувству справедливости. Иначе они могут принести зла столько же или даже больше, чем добра. Человек не может безнаказанно стремиться к тому, чтобы освободиться от своих чисто человеческих характеристик, то есть относительных и ограниченных.
Сам Толстой, безусловно, в последние годы жил почти как святой. В опрощении его жизни, его одежды, его занятий было много наивного, но оно было искренним. Я не буду, как многие, выявлять внешнее противоречие между тем мужиком, которого его же фермеры держали за полусумасшедшего, и графиней, его женой, следившей за тем, чтобы оставляемое детям состояние не опростилось столь же быстро. Скорее я мимоходом напомню потрясающую самоотверженную деятельность Толстого в пользу голодающих Поволжья и стольких других бедняков. Но я не могу, в заключение, не продемонстрировать на примере недавних событий опасность некоторых наставлений: не кто иной, как ученик Толстого стрелял в Победоносцева, чтобы отомстить за отлучение от церкви своего учителя, которого тот, с точки зрения православия, заслужил. Некоторые семена мира слишком быстро превращаются в повод для ненависти. И не могу не выразить сожаления в связи с тем, что Толстой не остался всего лишь одним из замечательнейших литераторов всех времен и народов. // Перевод: Анастасия Вербицкая ©
_____________________________________________________
Россия: последствия поражения ("The New York Times", США)
Каковы шансы России? ("The New York Times", США)
Атака легкой бригады ("The Times", Великобритания)
Насколько сильна Россия? ("The New York Times", США)
Наша нынешняя война, и не только ("The New York Times", США)
Из России: Движение за освобождение ("The New York Times", США)
Как Англии лучше всего вести войну с Россией ("The New York Times", США)