К.Симонов. Неистощимое сердце
К.Симонов || « Литература и искусство» №19, 6 мая 1944 года
# Все статьи за 6 мая 1944 года.
Мне рассказывали люди, заслуживающие полного доверия, что в одном из больших об’единенных партизанских отрядов существовал следующий пункт рукописного приказа:
«Газеты, после прочтения, употреблять на раскурку, за исключением статей Ильи Эренбурга».
Это поистине самая короткая и самая радостная для писательского сердца рецензия, о какой я когда-либо слышал.
Когда думаешь об Эренбурге, хочется прежде всего сказать о нем просто, что он принят на вооружение нашей армии, и хотя это сравнение, конечно, не мне первому пришло в голову, но хочется повторить его, потому что оно предельно точно. Именно, принят на вооружение.
Когда-то (кажется, в начале прошлого года) в Союзе писателей проводились творческие совещания, на которых довольно долго дискутировали вопрос о том, что нужно советскому писателю в дни войны, - глубокомысленные и большие произведения или ежедневная газетная и журнальная работа писателя, стремящегося сегодня, сейчас же, ответить на все, кажущиеся ему важными, вопросы дня. Причем у сторонников обеих теорий, обсуждавших эти вопросы, была склонность, во-первых, поставить вопрос «или-или» на принципиальную высоту и заставить забыть о том простом соображении, что никто не возбраняет писателю одновременно заниматься и тем и другим; во-вторых, была склонность у одних, напирая на глубокомыслие и об’ем своих произведений, заставить забыть о том, что они медленно и плохо, непрофессионально работают. Другие же, утверждая, что поверхностные отклики на события - это все, что требует от них народ, зачастую делали вид, что они не хотят создавать ничего глубокого и серьезного, в то время как они просто-напросто не умели этого делать.
В этой надуманной дискуссии часто упоминалось имя Эренбурга, хотя он не имел к ней никакого отношения. Даже сам Эренбург со свойственным ему темпераментом, сколько я помню, выступал по этому поводу и даже писал статьи, хотя в этом, пожалуй, не было никакой нужды, ибо все творчество во время войны такого писателя, как он, говорило о нецелесообразности этой дискуссии.
В самом деле, когда идет речь о глубине того, что пишет писатель, о серьезности и значительности этого, мне всегда хочется задать вопрос: как понимают люди эту глубину и значительность, в чем она?
Царь-пушка до сих пор, очевидно, самая большая пушка в России, однако следует ли из этого, что на сегодняшний день это самое мощное и непревзойденное по своим убийственным качествам орудие? Следует ли считать, что глубина и значительность произведения определяются его, так сказать, калибром, если считать калибром количество заключающихся в нем печатных листов или количество времени, которое высидел писатель, создавая это произведение? Следует ли считать глубиной и значительностью произведения его стилистическую сложность или количество описанных в нем людей и событий?
Мне иногда казалось (и кажется сейчас), что как сила действия артиллерии определяется не внушительностью ее внешнего вида, так и глубина произведения определяется не суб’ективным желанием автора написать произведение глубокое и значительное, а воздействием этого произведения на тех, для кого оно написано, - глубиной воздействия на чувства людей и отраженной глубиной тех чувств, которые возникают в душах людей после того, как они прочтут его. Простое эстетическое удовольствие, даже очень тонкого и приятного свойства, еще не свидетельствует о глубине воздействия вещи, созданной писателем. Но, если люди читают и плачут, читают и смеются, читают и презирают, читают и ненавидят и если эти чувства, возбуждаемые произведением у самых разных людей, - разного воспитания, разного образования, разного склада души, - все-таки стали всеобщими чувствами, тогда это произведение глубоко и значительно, невзирая на то, что, быть может, оно измеряется не томами, а двумя газетными столбцами, и писалось оно не год, а полтора часа, печаталось прямо на машинке к газетному номеру.
Само собой разумеется, что все выше сказанное имеет прямое отношение к Эренбургу. Пусть не поймут меня неправильно: я не хочу заниматься апологией газетного листа, газетной статьи и фельетона в противовес роману, рассказу или повести. То, что все жанры хороши, для меня такая же аксиома, как в для всех других. Но у нас зачастую эту аксиому толкуют однобоко и, говоря о равенстве, всегда считают необходимым защищать роман, или повесть, или рассказ, в то время как иногда газетный фельетон тоже вправе претендовать на это равенство и тоже нуждается в защите.
Лучшие вещи, из созданных Эренбургом за время войны и напечатанных в наших газетах, глубоки и значительны. Если сравнивать их глубину и значительность со многими повестями и рассказами, написанными за время войны, то я убежден, что они глубже и значительнее, ибо, сравнивая и споря по этому поводу не нужно апеллировать к длине. Тут можно апеллировать только к душе читателя, и, боже мой, конечно, было бы только счастьем, если бы мы прочли роман, который произвел на души читателей такое глубокое и поражающее впечатление, как сто строчек эренбурговской статьи « Выстоять», или статьи « Киев», или статьи « Убей», - поистине этот роман был бы тогда классическим произведением.
Что я хочу сказать этим сравнением? То, что, я убежден, - лучшие публицистические вещи Эренбурга, написанные за время Отечественной войны, по силе их воздействия, по истинной глубине - есть образец русской публицистики и русского памфлета. Бывают писатели с неистощимой выдумкой - это хорошие писатели. Бывают писатели с неистощимым сердцем - это большие писатели. Эренбург - писатель неистощимого сердца. Да, перечитав сотни его памфлетов и статей, мы можем найти немало стилистических совпадений, похожих один на другой абзацев, сравнений и уподоблений, к которым мы уже у него привыкли. Но гневное, и в то же время доброе сердце писателя неистощимо. Оно неистощимо в том, чего оно хочет и чего оно требует, что ненавидит.
Прошлой осенью мне пришлось ездить вместе с Эренбургом на Центральный фронт. По грязным, изрытым воронками фронтовым дорогам, на забрызганном грязью «Виллисе» ехал по прифронтовой полосе немолодой, предельно штатский человек в мешковатом коричневом пальто, в меховой штатской шапке и с сигарой во рту. Он неторопливо ходил по передовым позициям, несколько сутулясь, разговаривая тихим голосом и ни на секунду не стараясь скрывать того обстоятельства, что он глубоко штатский человек. Но этот штатский человек был принят в армии на вооружение и, если бы опросить всех, кто воевал в эти дни на этом фронте - от генерала и до последнего обозника, трусившего по дороге на своей одноколке, - я уверен, что там не нашлось бы ни одного человека, который бы не знал или не читал Эренбурга. Далеко не все знали, что такое химеры на «Нотр дам де Пари», или что такое нить Ариадны, или кто такая Прозерпина, о которых писал в своих статьях Эренбург, но каждый знал, что такое любовь к своему народу и что такое ненависть к немцам. Если не до каждого солдата доходил стиль статей Эренбурга, то зато до каждого доходила их сила, потому что, сколько бы ни писал Эренбург, и где бы он ни писал, он никогда не был скупцом, он всегда делился своим сердцем с читателем. И читатель это всегда чувствует. И когда Эренбург, особенно в тяжелые дни, писал каждый день и каждый день его читали и ждали его появления в газете, то написанное им казалось однообразным только критикам и пресыщенным литературой людям, которые искали повторений в эпитетах и метафорах, а солдаты и офицеры принимали его вещи каждый день, как духовную пищу, и эта духовная пища была необходима им именно каждый день. Они любили родину, они ненавидели немцев, они шли в бой, и это было каждый день. И очередная статья Эренбурга, необходимая для души, частью входила в этот день.
Когда-нибудь из лучших статей Эренбурга, написанных во время войны, составится книга, которую, как образец благородной и страстной русской публицистики, будут изучать в школах. Дай бог нам всем, сейчас или через много лет, написать в других жанрах свои романы, повести, рассказы, которые по-иному, но с такой же глубиной расскажут об этой войне.
Когда за высокие заслуги перед родиной награждают собрата по перу, это рождает в сердце чувство гордости за свою профессию. Когда наградили Эренбурга, на душе было особенно хорошо и радостно: наградили человека, который, - я убежден в этом, - работал в тяжелую страду войны больше, самоотверженнее и лучше всех нас. Честь и хвала ему за это! // Константин Симонов.
*****************************************************************************************************************
Издание стихов И.Фефера в США и Англии
Издательство Всемирного еврейского культурного союза «ИКУФ» (Нью-Йорк) выпустило книгу баллад советского еврейского поэта И.Фефера «Красноармейское». В сборник вошли: баллады «Сталин», «Об Одесском лимане», «О Кремлевской стене», «О часовых мастерах», «О герое Самуиле Горелике», «О прошлогоднем снеге и его белизне» и др.
В другом нью-йоркском издательстве - «Икор» - вышел сборник поэм и стихов И.Фефера «Родина». В книге напечатаны поэмы и стихи о Красной Армии, «Биробиджан», «О матери», цикл стихов об Украине, стихи о России и др.
Весь гонорар за оба издания передан автором в фонд Красной Армии.
В Англии издательство «Саймон и Шустер» в ближайшее время выпускает сборник стихов И.Фефера в переводах на английский язык. Сборник выходит под редакцией известного американского писателя Майкл Голда.
______________________________________________
В.Гроссман: Писатель-воин ("Литература и искусство", СССР)
А.Ромм: Писатель-воин ("Литература и искусство", СССР)
И.Эренбург: Писатель на войне* ("Литература и искусство", СССР)
К.Симонов: Военный корреспондент ("Литература и искусство", СССР)
Б.Горбатов: Фронтовому журналисту *("Литература и искусство", СССР)
«Литература и искусство» №19 (123), 6 мая 1944 года