Мир тесен
« The Guardian», Великобритания.
Статья опубликована 28 декабря 1944 года.
Я получил отпуск для встречи с семьей, и мы с сестрой отправились на север повидать мать, захватив с собой ее трехлетнюю дочь Анджелу. Когда сестра отошла, оставив Анджелу на моем попечении, я заметил в противоположном конце вагона трех летчиков с нашивками "Poland" на рукавах: один из них пристально глядел на девочку. После минутного колебания он встал, подошел к нам, и с улыбкой протянул Анджеле шоколадку. Она, как положено воспитанной девочке, тихим голоском произнесла «Спасибо», и летчик-поляк - он был в звании капрала - вернулся на свое место. Когда пришла сестра, я рассказал ей об этом, и она отправилась благодарить капрала. Он зарделся, и, стесняясь своего английского, с запинкой ответил: «Не за что. У меня у самого двое детей». Потом я услышал, как сестра рассказывает ему: «Мой брат провел в Польше три года - был в плену». Капрал сразу же оживился, и все трое помахали мне рукой, приглашая сесть рядом. Я подошел к полякам, а сестра вернулась к своей дочурке.
Они заговорили со мной по-английски, но я сразу понял, что это дается им нелегко, и по-немецки спросил, знают ли они язык наших врагов. Летчики утвердительно закивали: «Но мы стараемся на нем не говорить. Здесь, если скажешь что-то по-немецки, люди смотрят на нас укоризненно, будто мы - Гитлер, Геринг и Геббельс собственной персоной».
Капрал сразу же перешел к делу: «А где именно вас держали в плену?» «В Познани», ответил я. Это вызвало неожиданно бурную реакцию: мне показалось, что капрал сейчас бросится меня обнимать прямо через стол. Он повернулся к друзьям с сияющим лицом: «В Познани! Я сам из Познани!»
Поляк едва мог выразить словами охватившие его чувства. Он не бывал в родном городе с того самого черного сентября 1939 года. Потом капрал помрачнел, и немного помедлив, спросил: «Как там людям сейчас живется?» Что ж, я, конечно, не мог заверить его, что они живут припеваючи, но рассказал, что кое-кого из познанцев могу назвать среди самых смелых людей, которых мне доводилось встречать.
Капрал объяснил, что не получал вестей из дома с тех пор, как его покинул. Потом он внезапно замолчал, и беседа прервалась. Я уже собрался возвращаться к сестре и Анджеле, как вдруг он спросил: «А вы знаете в Познани улицу Н***?» Мне не пришлось рыться в памяти, чтобы ответить. «Еще бы! Сколько раз я на ней снег убирал!» Он взглянул на меня и тут же снова опустил глаза: «А вы не видели на этой улице двух мальчиков - одному лет шесть, другому десять, оба светловолосые?» Я мысленно вернулся на эту улицу, где мы с другими заключенными столько раз махали метлой холодным зимним утром. И я рассказал капралу, что двоих детей припомнить не могу, но одного десятилетнего мальчика-блондина мы видели часто - он выделялся среди других светлыми волосами. Более того, мы не раз заговаривали с ним и угощали шоколадом из посылок, что получали через Красный Крест.
Если бы я описал такой эпизод в художественной прозе, меня бы справедливо упрекнули в чересчур богатой фантазии. Но жизнь бывает невероятнее любой выдумки: этот парень угостил мою племянницу, а я готов дать голову на отсечение, что когда-то приносил шоколадки его сыну в Познани. И в этот момент я не сетовал на судьбу, пославшую мне испытание войной: я впервые полностью осознал, насколько мы едины в борьбе за общее дело. Ребенок на улице польского города, ребенок в вагоне английского поезда - вот за кого мы сражаемся.
_______________________________________
Стоять насмерть! ("Time", США)
Победа - слово, ведущее в бой ("Time", США)
Прощание с Россией ("Gazeta Wyborcza", Польша)
Гомосексуальная революция ("Rzeczpospolita", Польша)
Русские азиаты сталкиваются с цивилизацией ("Journal de Genève", Швейцария)