На экране - Броненосец "Потемкин"
« The Guardian», Великобритания.
Cтатья опубликована 16 ноября 1929 года.
Об этом фильме слышал, наверно, каждый. Но мало кому из нас, англичан, довелось его посмотреть, и зрители, собравшиеся на показ в Обществе любителей кино, состоявшийся в прошлое воскресенье, знали лишь то, что речь идет о самой известной советской картине, известной по слухам и фотографиям отдельных кадров - ну и конечно по многочисленным запретам.
Как выяснилось, чтобы понять картину, им пришлось мобилизовать все свои знания, воспринять наиболее известные сцены - например, с куском испорченного мяса или расстрелом демонстрации на Одесской лестнице - как элементы единого замысла, и в то же время обнаружить в фильме другие, не столь известные, но столь же красивые и сильные эпизоды. Впрочем, чтобы оценить картину как целое, им пришлось и кое о чем забыть - о том, что по ней прошлись ножницы цензора.
Здесь есть еще один любопытный, но, пожалуй, естественный момент: хотя «Потемкин» долгое время был единственной русской картиной, о которой нам хоть что-то было известно, о его значении с точки зрения киноискусства практически ничего не говорилось. Мы не имели представления о том, что представляет собой этот фильм как произведение кинематографа.
Много писали о том, что это - образец советской пропаганды. Некоторым эпизодам придавалось чрезмерное значение, и нельзя исключать, что кое-кто из зрителей, отторгая мощное зрелище, что обрушивает на них режиссер с помощью всех средств современного кинематографа, будет доказывать: все, что они увидели - эта история о том, как жителей приморского города, приветствовавших взбунтовавшуюся команду военного корабля, безжалостно расстреляли войска. И они будут утешаться тем, что это не соответствует историческим фактам.
Однако «Потемкин» - это нечто большее. Он важен не только как плод советской пропаганды, но и как произведение советского кинематографа. Пока существуют разного рода запреты, пропаганде всегда будет придаваться гипертрофированное значение, но главное не в ней - а в том, что советские режиссеры, при всем пропагандистском характере их картин, владеют всеми разнообразными кинематографическими приемами, как никто из их коллег в других странах.
Это очевидно и из книги Пудовкина «Кинорежиссер и киноматериал», которую мы рецензировали на прошлой неделе. Но Эйзенштейн работает не так, как Пудовкин, и разница между их методами больше, чем может показаться на первый взгляд. Для Пудовкина, как уже отмечалось, главное - это персонажи, а для Эйзенштейна - события, и он показывает их с изобразительной точки зрения совершенно по-новому. Для него отдельные люди - это символы масс.
Речь идет о том же методе, что использует Кинг Видор в «Толпе» ("The Crowd"), где мы видим одну семью, одного клерка, считающего, что он стоит на голову выше большинства. Нам дают понять, что он - такой же как все, один из толпы. Но показывают нам лишь одного героя. Повседневность, радости, печали и тщеславие толпы воплощаются в одной личности.
___________________________________
Ленин и его Москва ("The New York Times", США)
М.Кольцов: Широкая натура ("Правда", СССР)
Маленький капрал Троцкий ("Time", США)
И.Эренбург: Мысль в отставке ("Известия", СССР)
Красная диктатура ("Journal de Genève", Швейцария)
Г.Уэллс: Россия во мгле ("The New York Times", США)
К.Радек: Письмо сэру Генри Детердингу ("Известия", СССР)
М.Горький: Если враг не сдается, - его уничтожают ("Правда", СССР)
Красная Армия: как «чистки» сказываются на военной машине ("Time", США)
Русские азиаты сталкиваются с цивилизацией ("Journal de Genève", Швейцария)