(no subject)
repraesentatione
1.
как-то красной и кленами пышущей осенью
на подмостках театра танцевали артисты.
там был старец с золою посыпанной проседью,
были дети в рубашках цветного батиста.
были глупые женщины в аленьких платьицах
и надменные профили старых придворных,
и прекрасное алое яблоко катится,
и солдаты трубят в золоченые горны.
я сижу посреди неживого партера
и смотрю и не знаю, что правда, чт глупость,
я смотрю, как из темных глубин секретера
поднимаются письма прекрасных распутниц,
как ребенок играет на сломанной скрипке,
как венчается кто-то под сводами храма,
кто-то шьет покрывало - с мира по нитке,
кто-то просто идет по дороге прямо.
будто книга открыта переплетом наружу,
кто-то плачет на задних рядах бельэтажа,
кто-то спит. Этот зал пустотой перегружен.
Торжество пустоты..этого не расскажешь.
но, меняется мир и меняется вечер,
все они управляют и правдой и ложью,
опускается странное чувство на плечи -
все простое вдруг стало чудовищно сложным.
***
под конец выступленья пустеет театр,
пустота утекает в открытые двери,
и в груди просыпается страстный оратор,
что в любую бессмыслицу может поверить.
он выходит на сцену - двуликий и странный
в черно-белых одеждах из тьмы и рассвета,
и набит табаком его левый карман, и
его правый карман полон белого света.
улыбается мне половиной лица он,
в зал со сцены мне шлет табакерку резную,
как и я, он сомненьями странными полон,
мысли мечутся, бросившись врассыпную.
2.
Из резной табакерки раскрытой в ладонях
поднимается дым, пахнет сладким дурманом,
словно призвано все отогнать посторонних,
все кругом облачается темным туманом.
и в неясных виденьях, придуманных мною,
пляшут быстрые демоны в бархате алом,
им неведомы чувства стыда и покоя,
они пляшут о чувстве сомненья усталом,
о безудержной, глупой, красивой любви,
о вине и о молодости, о печали,
самым бешеным мыслям кричат - "оживи",
о задумчивых книгах, о ветре плясали,
о скучающих людях и странных мечтах,
о наивности юной и гневе наивном,
о прекрасных, дрожащих, безумных стихах,
о вакхических плясках, о песнях крикливых.
Все кружат и кружат в вихрях ночи хмельных,
и зовут танцевать и смеются надсадно,
волоча за собой сноп сетей золотых,
тянут руки, поют, мечут искорки взглядом.
Невозможно мне их хорошо рассмотреть,
они кружат в изломаной вьющейся пляске,
ведь они рождены, чтобы вечно гореть,
ежедневно менять театральные маски,
чтобы в каждом движении вновь умирать
с каждым вечером снова рождаясь,
чтобы снова и снова прекрасно сгорать
над бездвижьем чужим насмехаясь.
Они громко кричат, они светятся алым,
будто солнцем закатным и пламенем сдвоены,
и становится страшно, становится мало
всех веществ и вещей, что мы здесь удостоены.
в их безумных кудрях заплелись мотыльки,
их безумные песни рвут сердце на части,
их слова так понятны, легки и близки,
что похожа та близость на счастье.
Кончив круг, возвращаются в пляске назад,
в деревянный свой мир, что так пахнет сандалом
а последний из них кинул бронзовый взгляд
и махнул рукавом своим алым.
***
цепенея, я снова смотрю на сцену,
в пол-лица улыбается мне мой друг
и приходит вдруг свет темноте на смену
замыкается мне неизвестный круг
3.
не кончается этим тот праздничный вечер,
и из темного зала на светлую сцену
вдруг подул первоцветами пахнущий ветер
и как будто смола заструилась по венам.
на затоптаной сцене красиво и тихо
появляются воины в белых одеждах,
глубина и покой на пылающих ликах,
словно не было танца, сгоревшего прежде.
совершенно иные движенья и ноты,
серебристые песни о мирном молчании
словно солнца вложил в их звучание кто-то
и вдоль трепетных крыльев застыло сияние
они просто стоят, не танцуя, не двигаясь
просто смотрят, лишь крылья от ветра колышутся,
эту строгость постичь и молчанием выгореть,
этим ветром небесным никто не надышится
Их прекрасная песня лилась из кувшинов
что наполнены были когда-то на свадьбу
из тяжелых литых переплетов старинных,
и с какой высоты - невозможно узнать мне.
они раньше звучали на горних долинах,
лишь в тени кипарисов, олив и сандала,
и до самой высокой летели вершины,
и их отзвук под сводами светлыми плавал.
эти песни слагались о светлом надмирье,
целомудренных слов золотое созвучье
опадают на коже радужной пылью,
светоносной и жгучей.
утонуть в этом свете, упасть в это море,
разве было возможно подумать иначе?
но вдруг вижу - один златовенчаный воин
наклонился и царственно плачет..
***
не заметила я, как пустой стала сцена
и гудит голова, как альтовая нота
повторится все вновь непременно
словно бы убеждает кто-то.
я стараюсь понять свой расплывчатый страх,
я ловлю небывалые тени.
я, наверное, плачу. Мотыльки в волосах
и перо из крыла на коленях.
1.
как-то красной и кленами пышущей осенью
на подмостках театра танцевали артисты.
там был старец с золою посыпанной проседью,
были дети в рубашках цветного батиста.
были глупые женщины в аленьких платьицах
и надменные профили старых придворных,
и прекрасное алое яблоко катится,
и солдаты трубят в золоченые горны.
я сижу посреди неживого партера
и смотрю и не знаю, что правда, чт глупость,
я смотрю, как из темных глубин секретера
поднимаются письма прекрасных распутниц,
как ребенок играет на сломанной скрипке,
как венчается кто-то под сводами храма,
кто-то шьет покрывало - с мира по нитке,
кто-то просто идет по дороге прямо.
будто книга открыта переплетом наружу,
кто-то плачет на задних рядах бельэтажа,
кто-то спит. Этот зал пустотой перегружен.
Торжество пустоты..этого не расскажешь.
но, меняется мир и меняется вечер,
все они управляют и правдой и ложью,
опускается странное чувство на плечи -
все простое вдруг стало чудовищно сложным.
***
под конец выступленья пустеет театр,
пустота утекает в открытые двери,
и в груди просыпается страстный оратор,
что в любую бессмыслицу может поверить.
он выходит на сцену - двуликий и странный
в черно-белых одеждах из тьмы и рассвета,
и набит табаком его левый карман, и
его правый карман полон белого света.
улыбается мне половиной лица он,
в зал со сцены мне шлет табакерку резную,
как и я, он сомненьями странными полон,
мысли мечутся, бросившись врассыпную.
2.
Из резной табакерки раскрытой в ладонях
поднимается дым, пахнет сладким дурманом,
словно призвано все отогнать посторонних,
все кругом облачается темным туманом.
и в неясных виденьях, придуманных мною,
пляшут быстрые демоны в бархате алом,
им неведомы чувства стыда и покоя,
они пляшут о чувстве сомненья усталом,
о безудержной, глупой, красивой любви,
о вине и о молодости, о печали,
самым бешеным мыслям кричат - "оживи",
о задумчивых книгах, о ветре плясали,
о скучающих людях и странных мечтах,
о наивности юной и гневе наивном,
о прекрасных, дрожащих, безумных стихах,
о вакхических плясках, о песнях крикливых.
Все кружат и кружат в вихрях ночи хмельных,
и зовут танцевать и смеются надсадно,
волоча за собой сноп сетей золотых,
тянут руки, поют, мечут искорки взглядом.
Невозможно мне их хорошо рассмотреть,
они кружат в изломаной вьющейся пляске,
ведь они рождены, чтобы вечно гореть,
ежедневно менять театральные маски,
чтобы в каждом движении вновь умирать
с каждым вечером снова рождаясь,
чтобы снова и снова прекрасно сгорать
над бездвижьем чужим насмехаясь.
Они громко кричат, они светятся алым,
будто солнцем закатным и пламенем сдвоены,
и становится страшно, становится мало
всех веществ и вещей, что мы здесь удостоены.
в их безумных кудрях заплелись мотыльки,
их безумные песни рвут сердце на части,
их слова так понятны, легки и близки,
что похожа та близость на счастье.
Кончив круг, возвращаются в пляске назад,
в деревянный свой мир, что так пахнет сандалом
а последний из них кинул бронзовый взгляд
и махнул рукавом своим алым.
***
цепенея, я снова смотрю на сцену,
в пол-лица улыбается мне мой друг
и приходит вдруг свет темноте на смену
замыкается мне неизвестный круг
3.
не кончается этим тот праздничный вечер,
и из темного зала на светлую сцену
вдруг подул первоцветами пахнущий ветер
и как будто смола заструилась по венам.
на затоптаной сцене красиво и тихо
появляются воины в белых одеждах,
глубина и покой на пылающих ликах,
словно не было танца, сгоревшего прежде.
совершенно иные движенья и ноты,
серебристые песни о мирном молчании
словно солнца вложил в их звучание кто-то
и вдоль трепетных крыльев застыло сияние
они просто стоят, не танцуя, не двигаясь
просто смотрят, лишь крылья от ветра колышутся,
эту строгость постичь и молчанием выгореть,
этим ветром небесным никто не надышится
Их прекрасная песня лилась из кувшинов
что наполнены были когда-то на свадьбу
из тяжелых литых переплетов старинных,
и с какой высоты - невозможно узнать мне.
они раньше звучали на горних долинах,
лишь в тени кипарисов, олив и сандала,
и до самой высокой летели вершины,
и их отзвук под сводами светлыми плавал.
эти песни слагались о светлом надмирье,
целомудренных слов золотое созвучье
опадают на коже радужной пылью,
светоносной и жгучей.
утонуть в этом свете, упасть в это море,
разве было возможно подумать иначе?
но вдруг вижу - один златовенчаный воин
наклонился и царственно плачет..
***
не заметила я, как пустой стала сцена
и гудит голова, как альтовая нота
повторится все вновь непременно
словно бы убеждает кто-то.
я стараюсь понять свой расплывчатый страх,
я ловлю небывалые тени.
я, наверное, плачу. Мотыльки в волосах
и перо из крыла на коленях.