(no subject)
(dedicated to new harvest of Indian cannabis).
Высохший от тщет брейншноркель пробредался оживлённым нагдысь авенюлком, чихаючися на максимальной громкости; и активно сморкал в пешехожих, а заодно в столбарные фоны. Фоны протухали, заляпленные слязкой какостью, и на время теряли экзистенциальное веществование. Пешехожие шарагались, бились о стены, с коих, налепленно расклейственный, сверлатыми буркалами пучился на них портрет презизуба.
В него хитробрейнель целил рвительно, но непопадла. Придерживая донышком ладоньи скользкое, извивающееся течением бычьего хвоста, нестройное кирпичение строения дома, мозгоболень с трудом обошёл по мёртвому коло корчившееся на тортуаре пятно влажности, отдававшее сивой бормотой. Из колячих охрустков, полнивших череп, вынырнуло с криком: - "Не ходи! Ты же обещал... Ты клялся мне..." Захлябьнулось резью и утонуло. Задышав прерывно, он болтнул головой, и дно авенюлка, вдруг встав на дыбу, очуютилось прямо перед левосторонним глазом.
Соплоносень хитровыщерился на совокупление щербатого пылльного камня и свежей газеты, тереблемой по поверхности оного. 23 мая. - Нудила страница. - Гороскоп тебе. Предзнамения нехороши. Отринь намерение. Наплюй. Перетерпи...
Осознавая в листке веху текучего темпуса, невзирабельно на растущую мозголовную недомогабельность, страдалень сменил параллель на перпендикуляр. Мимобеглая, деловито, подруга хомо выразила ему респект отмашкой языка и дружелюбским хвостовыворотнем.
- Ты не ругаешь - "Ав-ав" - как собака? - поостерёгся мозговысушенный недееспособень, и, не выручив с этого дела вразумительного дивиденда, зашагался далече.
Темпус себе фугил, и вот авенюлок вымер агонично, вызвав гневливость выскочающих из медицинской больницы реаниматоров.
- Сколько можно оживлять? - надрывно голосили они, профессионально отработанными движениями конечностей делая массаж почившей в бозе мостовой.
Авенюлок слегка повыкобенивался и ожил в нове.
- Объеденный перерывок! - прозорливая догадалка вспыхностью озарила скопления диких нейронов в мозгу хилоцефального зенковыпучня.
Для общинного транспорта наступил час бубен, на что хмуромордень чихал поверхностно.
Усмешиваясь, озрел население, топящее автобусы своими телами, помыслил - "Наше дело правое!" - И зашёлся на праведную сторону авенюлка.
Минуя покрытые окнами внутрь окружные дома, он цельно направил шагание себя к окраине, откуда выползал вожделяемый запах.
***
За городомом широко разбросилось Коноплистое Море, из пучины которого доносили себя звучности: - Му-у-у! Му-у-у! - разбойствоввших местных ворон. Спугнувшись сдуру, выпархивали они с цветами в клювах, и , окосевшие, орали истошно: - Караул! Менты!- но, впорчем, то были понты, и они быстро упокоивались.
Голова проплывучего сквозь напоенный воздух предвкушенеля затуманилась прояснениями. Робкая нео-сознательная надежда замозжила в его брезгу.
Подойдя к лесу, нетерпенель увидел токарей, сидячих на высокостях деревеньев. С веток, из вороньих жилищ за ними остро приглядывал до неприличия размножившийся презизуб.
Смутнодумень приветно пожелал всем им здоровенности, хотя и не жадал взаимства в ответ, - токари глуховали.
***
На опушке, у края Каннабийского Моря, в позе Лота со свирелью в руках сидел гуру. За ним, в позе жены Лота, почти телесно сидела его жена. Выходцы из леса, - олани, ежовины и барсуканы, - слизывали с неё соль.
- Толова гуманна! - жалостно всхлипнул ломканный мозгоболень, склоняючись долу.
Просветлев улыбостью отрешённой, гуру возложил ему в дланю косячок. Не заметив хищноядного искренья в прищуре гурьем, дроженея, пришелень вдохнул сладко-ватное счастье...
- Шшалааа - вскинулись ввысь деревенья.
- Шалааа - взволнилось благословное конополе.
- Ша-а-а... - выдохнул благостень, и лес свернулся в его глазницах и исчез. Взамен развернулось небо, всё в облачных облачениях, - что , проплыв зрачок, удалялись под веки, перемежаемые юркими пичугами...
***
...Спустя длительность времени, благостень остался один.
Он лежал, пригрев на груди мохнатость шмеля, и восторженно осязал величие и славу божественной сущности, изливающиеся окрест из надломленного стебля чертополоха...
...Свечеркалось. Тишинела шуршавая жизнь леса. Лишь на высоких деревеньях самозабвенно глуховали токари.
***
С последними каплями лучей вдруг вернулись воспоминания. Слеза на конце ресницы, боль в крике: - Ты обещал!..
Он порвался встать, но земля, став как вода, с еле слышным плеском приняв его в себя, сомкнулась над головой, задрожав утихающими кругами.
И там, в непроглядной темноте, опускаясь мимо корней сквозь глину и камень, через пласты исторических эпох, к пылающему ядерным зноем сердцу, он выдохнул:
- Прости меня.
***
*Существует поверье, что 23 мая земля поглощает клятвопреступников.
Высохший от тщет брейншноркель пробредался оживлённым нагдысь авенюлком, чихаючися на максимальной громкости; и активно сморкал в пешехожих, а заодно в столбарные фоны. Фоны протухали, заляпленные слязкой какостью, и на время теряли экзистенциальное веществование. Пешехожие шарагались, бились о стены, с коих, налепленно расклейственный, сверлатыми буркалами пучился на них портрет презизуба.
В него хитробрейнель целил рвительно, но непопадла. Придерживая донышком ладоньи скользкое, извивающееся течением бычьего хвоста, нестройное кирпичение строения дома, мозгоболень с трудом обошёл по мёртвому коло корчившееся на тортуаре пятно влажности, отдававшее сивой бормотой. Из колячих охрустков, полнивших череп, вынырнуло с криком: - "Не ходи! Ты же обещал... Ты клялся мне..." Захлябьнулось резью и утонуло. Задышав прерывно, он болтнул головой, и дно авенюлка, вдруг встав на дыбу, очуютилось прямо перед левосторонним глазом.
Соплоносень хитровыщерился на совокупление щербатого пылльного камня и свежей газеты, тереблемой по поверхности оного. 23 мая. - Нудила страница. - Гороскоп тебе. Предзнамения нехороши. Отринь намерение. Наплюй. Перетерпи...
Осознавая в листке веху текучего темпуса, невзирабельно на растущую мозголовную недомогабельность, страдалень сменил параллель на перпендикуляр. Мимобеглая, деловито, подруга хомо выразила ему респект отмашкой языка и дружелюбским хвостовыворотнем.
- Ты не ругаешь - "Ав-ав" - как собака? - поостерёгся мозговысушенный недееспособень, и, не выручив с этого дела вразумительного дивиденда, зашагался далече.
Темпус себе фугил, и вот авенюлок вымер агонично, вызвав гневливость выскочающих из медицинской больницы реаниматоров.
- Сколько можно оживлять? - надрывно голосили они, профессионально отработанными движениями конечностей делая массаж почившей в бозе мостовой.
Авенюлок слегка повыкобенивался и ожил в нове.
- Объеденный перерывок! - прозорливая догадалка вспыхностью озарила скопления диких нейронов в мозгу хилоцефального зенковыпучня.
Для общинного транспорта наступил час бубен, на что хмуромордень чихал поверхностно.
Усмешиваясь, озрел население, топящее автобусы своими телами, помыслил - "Наше дело правое!" - И зашёлся на праведную сторону авенюлка.
Минуя покрытые окнами внутрь окружные дома, он цельно направил шагание себя к окраине, откуда выползал вожделяемый запах.
***
За городомом широко разбросилось Коноплистое Море, из пучины которого доносили себя звучности: - Му-у-у! Му-у-у! - разбойствоввших местных ворон. Спугнувшись сдуру, выпархивали они с цветами в клювах, и , окосевшие, орали истошно: - Караул! Менты!- но, впорчем, то были понты, и они быстро упокоивались.
Голова проплывучего сквозь напоенный воздух предвкушенеля затуманилась прояснениями. Робкая нео-сознательная надежда замозжила в его брезгу.
Подойдя к лесу, нетерпенель увидел токарей, сидячих на высокостях деревеньев. С веток, из вороньих жилищ за ними остро приглядывал до неприличия размножившийся презизуб.
Смутнодумень приветно пожелал всем им здоровенности, хотя и не жадал взаимства в ответ, - токари глуховали.
***
На опушке, у края Каннабийского Моря, в позе Лота со свирелью в руках сидел гуру. За ним, в позе жены Лота, почти телесно сидела его жена. Выходцы из леса, - олани, ежовины и барсуканы, - слизывали с неё соль.
- Толова гуманна! - жалостно всхлипнул ломканный мозгоболень, склоняючись долу.
Просветлев улыбостью отрешённой, гуру возложил ему в дланю косячок. Не заметив хищноядного искренья в прищуре гурьем, дроженея, пришелень вдохнул сладко-ватное счастье...
- Шшалааа - вскинулись ввысь деревенья.
- Шалааа - взволнилось благословное конополе.
- Ша-а-а... - выдохнул благостень, и лес свернулся в его глазницах и исчез. Взамен развернулось небо, всё в облачных облачениях, - что , проплыв зрачок, удалялись под веки, перемежаемые юркими пичугами...
***
...Спустя длительность времени, благостень остался один.
Он лежал, пригрев на груди мохнатость шмеля, и восторженно осязал величие и славу божественной сущности, изливающиеся окрест из надломленного стебля чертополоха...
...Свечеркалось. Тишинела шуршавая жизнь леса. Лишь на высоких деревеньях самозабвенно глуховали токари.
***
С последними каплями лучей вдруг вернулись воспоминания. Слеза на конце ресницы, боль в крике: - Ты обещал!..
Он порвался встать, но земля, став как вода, с еле слышным плеском приняв его в себя, сомкнулась над головой, задрожав утихающими кругами.
И там, в непроглядной темноте, опускаясь мимо корней сквозь глину и камень, через пласты исторических эпох, к пылающему ядерным зноем сердцу, он выдохнул:
- Прости меня.
***
*Существует поверье, что 23 мая земля поглощает клятвопреступников.