Раздавленные кремлёвской стеной(президентский полк)(93)
Предыдущая часть
Глава вторая. Масштабы проблем.
Настал момент, когда слоны выучили инструкции, сдали зачёты офицерам. Знания демонстрировали не только офицерам батальона, но и служившим в охраняемом нами госкомплексе. Последние часто были, не то, чтобы противнее наших, привычных шакалов, но как-то безумнее. Среди них было много чудиков, мечтавших поиздеваться над личным составом, показать свою власть, продемонстрировать капитанские погоны, скомандовать «рота, смирно!» Но, срочники в госкомплексе не служили, выёживаться было не перед кем. Пропадали таланты за зря, а таланы были те ещё! Помню одного дядьку, капитана, худощавого телосложения, среднего роста, с шальными выпученными глазами на костлявом лице, смотреть на него было страшно, казалось, сейчас кинется на кого-нибудь. Он знал все инструкции и устав наизусть. Наверно ещё все стихи Пушкина и «Войну и мир» знал наизусть, но я не уверен. Вопреки пословице «не суди о человеке по внешности», внутренний и внешний миры этого человека сливались в единое целое: подходя к солдату, капитан смотрел на него, не моргая и спрашивал ту, или иную статью. Если несчастный солдат что-то путал, например говорил «возле» вместо «около», офицер беспощадно выносил вердикт:
- Не сдал, - и шёл к следующему экзаменуемому. Командир роты в таких случаях как-то всё утрясал, договаривался с безумным дядькой. Тот всегда снисходительно улыбался, сочувственно смотрел на нашего командира и кивал головой. Кому-то может показаться, что такая педантичность - положительная черта, мол, человек ревностно относится к выполнению своих обязанностей. На самом деле, проблема была глубже. Спустя примерно полгода после описываемых событий, чудо-капитан как-то приехал ко мне на «Хижину» с проверкой. Мы прошлись по постам, он опросил солдат, убедился, что в карауле полный порядок, а потом начал проверять меня на знание статей устава, в которых говорится о караульных собаках и гранатах. Я-то точно знал, что конкретно эта галиматья меня никаким боком не касается, мы это не изучали, таких конспектов не писали. Поэтому возразил:
- Товарищ капитан, эти статьи мы не изучаем. По службе не сталкиваемся, ни с собаками, ни с гранатами.
Офицер был очень возмущён моим незнанием собак и гранат, долго читал мне невероятно нудную нотацию, пообещал кому-то пожаловаться на что-то. И пожаловался. Через пару дней командир роты спросил, что это за казус был у меня с тем капитаном. Я рассказал о собаках и гранатах. Каким бы дурным не был мой командир, даже он удивился произошедшему:
- Подожди, а на хрена ему собаки-то? Где он собак нашёл? Я, б..ядь, вообще ничего не понимаю. Он бы ещё про обезьян спросил. Ты объяснил ему, что у нас есть план занятий, учебный план… Что у нас и собак-то никаких нет?
- Так точно, объяснил. Но он сказал, вдруг завтра война и всё такое. А мы без собак и без гранат.
- Вот, б..ядь, кретин е..анутый… Война у него завтра. А если послезавтра?!!! Ладно, свободен.
Вопреки всем собакам и гранатам, зачёты слоны сдали успешно и приступили к службе. Я лично разводил солдат на посты ГК-1, рассказывая, как сам заступал полгода на одиннадцатый пост и объясняя, где буду искать их спящими. На «Хижине» я обещал слонам, что взамен на идеальный порядок в карауле буду их расслаблять. Замечу, что сперва все слоны казались понятливыми, порядок наводился, на постах было всё хорошо. И в роте всё было нормально. Конечно я понимал, что проблем уже полон рот, просто пока на слонов не наседают с рожанием.
Как раз, когда рота начинала жить обычной жизнью, со второго этажа, из роты обеспечения к нам перевели двух парней, брусков. Я с другими ротами общался мало и не знал этих ребят, но многие знали и относились к ним хорошо, что удивляло. Обычно переведённые могли рассчитывать только на негатив по отношению к себе. Удивление ушло так же быстро, как и пришло, когда я вспомнил про существенный бонус, бывший у переведенцев: в роте одним из самых уверенных старых был Елисеенко Дима, тоже переведённый полгода назад из роты обеспечения. Дима к новым ребятам был очень лоялен и это много значило. Когда-то они вместе рожали.
Одного из парней звали Игорем Смецким. Его поселили в мой, второй взвод, он был молчалив, производил впечатление непривычно умного по армейским стандартам человека. Внешность Смецкого вполне соответствовала стандартам полка. Он был высок, слегка спортивен, выделялся из общей массы только блеском интеллекта в глазах. Бывает такое: смотришь на человека и сразу понимаешь - не дурак. Первое время Игорь явно хандрил, что было объяснимо. Мы сразу поладили, он стал помогать мне во всём, не хуже, а то и лучше ефрейтора Самохина. Можно сказать, что взамен бестолкового Савченкова Олега, у меня во взводе появилось двое классных ребят.
Второго парня звали Андреем Илюхиным. Он тоже был не глуп, высок и слегка спортивен, держался уверенно, много говорил об армейских понятиях и сразу подружился с уверенными парнями нашего призыва. Андрей любил шансон, душевную попсу в стиле «…Ты погасила свечи, загадала желание…», ему нравился фильм «Антикиллер», романтика полуприблатнённой братвы. Под всё это Илюхин придавал лицу задумчивое лицо, как бы намекая тем самым на что-то мудрое. Елисеенко Андрею благоволил, в прошлом оба активно рожали, постоянно контактировали со всеми, кто суетился у нас. Сразу было понятно, что у парня хорошие перспективы, в плане уверенности.
У Смецкого особых перспектив не было, он никак не выделялся, по армейским понятиям, вёл себя тихо, но и к убогим не относился. С Игорем мы сразу стали много общаться, по причине его начитанности, эрудированности. Он был первым из людей, встреченных мной в армии, у кого в тумбочке лежала пара книг! Это не могло не произвести на меня впечатление. Конечно, разную бульварщину, развлекаловку, эротику, детективы и прочий экшен, я книгами не считал. У Смецкого в тумбочке лежали романы Пелевина, с творчеством которого я был совсем не знаком. В свою очередь, содержимое моей тумбочки, с книгами Братьев Стругацких, его тоже впечатлило. Нам ничего другого не оставалось, кроме как начать общаться каждый день и помногу. Реально, впервые за год, проведённый в армии, я встретил кого-то по-настоящему близкого мне по духу. Он тоже любил, очень любил «Матрицу», слушал ту же музыку, что и я, наделяя её тем же смыслом. Долго я искал в армии единомышленника, или хотя бы просто похожего на себя человека, но он нашёлся сам и это не могло не впечатлить.
Я познакомился со Смецким Игорем своевременно донѐльзя, как раз Максим Филонов исчез из моей жизни. Вернее, я продолжал общаться с Максом, хотел ему помочь хоть чем-то, но он жил в другой роте, на вторых ролях, у нас не получалось общаться. Последний раз мы с ним как следует наговорились во время совместной прогулки. Ко мне приехала мама, я ушёл в увольнение и уговорил Максима отпроситься, типа ему надо позвонить домой. Изредка это можно было сделать. Филонов познакомился с моей мамой, мы часа два провели вместе, сфотографировались, я обещал Максу отдать одну фотку на память, что вскоре и сделал. Максим около месяца жил в четырнадцатой роте, а потом его перевели в Кремль и больше мы с ним никогда не общались, хотя и обменялись адресами.
Тем временем мне пришлось тесно познакомиться с молодёжью, хоть и не хотелось. В моём взводе был один, явно претендующий на роль уверенного в будущем, пара откровенно убогих недотёп, несколько середнячков и один странный тип, Дима Усолкин. Он был высок ростом, довольно крепок телом, наивно-обиженное выражение не сходило у него с лица, а в голове жили вдохновенно-патриотический настрой и инфантильно-восторженные мысли. Саша мне не нравился, я опасался, что он может что-то выкинуть. Читателю может быть непонятно, откуда у меня взялись опасения? Что за озарение такое? Всё просто: в первом полугодии я жил в одной роте с Джигитом, который был похож поведением на Усолкина, в Купавне я знал ребят, калечивших себя, или чудивших по-всякому и все эти ребята были такими: вдохновенными, инфантильными, наивно-обиженными. Конечно, не каждый из таких парней совершит что-то неприятное, тут много зависит от обстоятельств, душевных качеств и значения всего этого для человека.
Единственный раз за весь второй год службы я заступил на сержантский пост, размещавшийся около въездных ворот батальона. Мне не хотелось там стоять, но меня никто не спрашивал, поставили и всё. По большому счёту, можно было и на посту постоять, по сравнению с помощником, или начальником караула, у дежурного поста головной боли, ответственности было меньше, знай себе стой, гуляй. Мне не нравилось то, что пост был самый проходной из всех, располагался напротив входа в штаб батальона. Не зря здесь несли службу только сержанты. Спокойно отстоять там не получалось, вечно надо было подпрыгивать и принимать стойку «смирно», выполнять воинское приветствие, и докладывать доклады. Даже просто постоять, прислонившись к постовой будке, не получалось, потому что штабные офицеры смотрели в окна. И без того геморройное дежурство было окончательно убито звонком постового телефона, перед самой сдачей караула. Мысленно я был уже в роте.
- Дежурный первого поста, младший сержант Воробьёв, ¬- представился я.
- Воробей, - со мной говорил Давыденко, - как там тебе стоится, нормально?
- Да, пойдёт, - не зная, к чему клонит Саша, ответил я.
- Усолкин твой любимый, е..лан вонючий, вскрылся на «Хижине», в машине, когда ехали в батальон. Как тебе новость?
- Вены что ли порезал?..
- Ты сообразительный, сразу всё понял. Вроде не сильно, говорят, так, только кожу поцарапал, но, б..я-я, какой же геморрой тебя ждёт… Готовься. Командир роты, старшина, замполит, все бесятся. Считают, что ты виноват.
Как же сильно у меня испортилось настроение, этого словами не передать! Вскоре ко мне в караул пришёл командир роты, начал расспрашивать про Усолкина: как живёт, чем живёт, как настроение у него. Хорошо, что я всё это знал. Я уделял достаточно внимания молодым солдатам, часто расспрашивал о жизни на гражданке, вот только мало было от этого пользы. Виновником Усолкинской попытки суицида назначили меня, вытрепав все нервы и «наградив» каким-то там выговором, внесением чего-то там в личное дело. Мне на это было плевать, я слушал командиров и говорил про себя: «это вы, козлы, виноваты, на ровном месте развели дикую дедовщину, издевательства над солдатами и довели этого урода до имитации суицида!» Самое печальное, что так оно и было.
...продолжение следует
Глава вторая. Масштабы проблем.
Настал момент, когда слоны выучили инструкции, сдали зачёты офицерам. Знания демонстрировали не только офицерам батальона, но и служившим в охраняемом нами госкомплексе. Последние часто были, не то, чтобы противнее наших, привычных шакалов, но как-то безумнее. Среди них было много чудиков, мечтавших поиздеваться над личным составом, показать свою власть, продемонстрировать капитанские погоны, скомандовать «рота, смирно!» Но, срочники в госкомплексе не служили, выёживаться было не перед кем. Пропадали таланты за зря, а таланы были те ещё! Помню одного дядьку, капитана, худощавого телосложения, среднего роста, с шальными выпученными глазами на костлявом лице, смотреть на него было страшно, казалось, сейчас кинется на кого-нибудь. Он знал все инструкции и устав наизусть. Наверно ещё все стихи Пушкина и «Войну и мир» знал наизусть, но я не уверен. Вопреки пословице «не суди о человеке по внешности», внутренний и внешний миры этого человека сливались в единое целое: подходя к солдату, капитан смотрел на него, не моргая и спрашивал ту, или иную статью. Если несчастный солдат что-то путал, например говорил «возле» вместо «около», офицер беспощадно выносил вердикт:
- Не сдал, - и шёл к следующему экзаменуемому. Командир роты в таких случаях как-то всё утрясал, договаривался с безумным дядькой. Тот всегда снисходительно улыбался, сочувственно смотрел на нашего командира и кивал головой. Кому-то может показаться, что такая педантичность - положительная черта, мол, человек ревностно относится к выполнению своих обязанностей. На самом деле, проблема была глубже. Спустя примерно полгода после описываемых событий, чудо-капитан как-то приехал ко мне на «Хижину» с проверкой. Мы прошлись по постам, он опросил солдат, убедился, что в карауле полный порядок, а потом начал проверять меня на знание статей устава, в которых говорится о караульных собаках и гранатах. Я-то точно знал, что конкретно эта галиматья меня никаким боком не касается, мы это не изучали, таких конспектов не писали. Поэтому возразил:
- Товарищ капитан, эти статьи мы не изучаем. По службе не сталкиваемся, ни с собаками, ни с гранатами.
Офицер был очень возмущён моим незнанием собак и гранат, долго читал мне невероятно нудную нотацию, пообещал кому-то пожаловаться на что-то. И пожаловался. Через пару дней командир роты спросил, что это за казус был у меня с тем капитаном. Я рассказал о собаках и гранатах. Каким бы дурным не был мой командир, даже он удивился произошедшему:
- Подожди, а на хрена ему собаки-то? Где он собак нашёл? Я, б..ядь, вообще ничего не понимаю. Он бы ещё про обезьян спросил. Ты объяснил ему, что у нас есть план занятий, учебный план… Что у нас и собак-то никаких нет?
- Так точно, объяснил. Но он сказал, вдруг завтра война и всё такое. А мы без собак и без гранат.
- Вот, б..ядь, кретин е..анутый… Война у него завтра. А если послезавтра?!!! Ладно, свободен.
Вопреки всем собакам и гранатам, зачёты слоны сдали успешно и приступили к службе. Я лично разводил солдат на посты ГК-1, рассказывая, как сам заступал полгода на одиннадцатый пост и объясняя, где буду искать их спящими. На «Хижине» я обещал слонам, что взамен на идеальный порядок в карауле буду их расслаблять. Замечу, что сперва все слоны казались понятливыми, порядок наводился, на постах было всё хорошо. И в роте всё было нормально. Конечно я понимал, что проблем уже полон рот, просто пока на слонов не наседают с рожанием.
Как раз, когда рота начинала жить обычной жизнью, со второго этажа, из роты обеспечения к нам перевели двух парней, брусков. Я с другими ротами общался мало и не знал этих ребят, но многие знали и относились к ним хорошо, что удивляло. Обычно переведённые могли рассчитывать только на негатив по отношению к себе. Удивление ушло так же быстро, как и пришло, когда я вспомнил про существенный бонус, бывший у переведенцев: в роте одним из самых уверенных старых был Елисеенко Дима, тоже переведённый полгода назад из роты обеспечения. Дима к новым ребятам был очень лоялен и это много значило. Когда-то они вместе рожали.
Одного из парней звали Игорем Смецким. Его поселили в мой, второй взвод, он был молчалив, производил впечатление непривычно умного по армейским стандартам человека. Внешность Смецкого вполне соответствовала стандартам полка. Он был высок, слегка спортивен, выделялся из общей массы только блеском интеллекта в глазах. Бывает такое: смотришь на человека и сразу понимаешь - не дурак. Первое время Игорь явно хандрил, что было объяснимо. Мы сразу поладили, он стал помогать мне во всём, не хуже, а то и лучше ефрейтора Самохина. Можно сказать, что взамен бестолкового Савченкова Олега, у меня во взводе появилось двое классных ребят.
Второго парня звали Андреем Илюхиным. Он тоже был не глуп, высок и слегка спортивен, держался уверенно, много говорил об армейских понятиях и сразу подружился с уверенными парнями нашего призыва. Андрей любил шансон, душевную попсу в стиле «…Ты погасила свечи, загадала желание…», ему нравился фильм «Антикиллер», романтика полуприблатнённой братвы. Под всё это Илюхин придавал лицу задумчивое лицо, как бы намекая тем самым на что-то мудрое. Елисеенко Андрею благоволил, в прошлом оба активно рожали, постоянно контактировали со всеми, кто суетился у нас. Сразу было понятно, что у парня хорошие перспективы, в плане уверенности.
У Смецкого особых перспектив не было, он никак не выделялся, по армейским понятиям, вёл себя тихо, но и к убогим не относился. С Игорем мы сразу стали много общаться, по причине его начитанности, эрудированности. Он был первым из людей, встреченных мной в армии, у кого в тумбочке лежала пара книг! Это не могло не произвести на меня впечатление. Конечно, разную бульварщину, развлекаловку, эротику, детективы и прочий экшен, я книгами не считал. У Смецкого в тумбочке лежали романы Пелевина, с творчеством которого я был совсем не знаком. В свою очередь, содержимое моей тумбочки, с книгами Братьев Стругацких, его тоже впечатлило. Нам ничего другого не оставалось, кроме как начать общаться каждый день и помногу. Реально, впервые за год, проведённый в армии, я встретил кого-то по-настоящему близкого мне по духу. Он тоже любил, очень любил «Матрицу», слушал ту же музыку, что и я, наделяя её тем же смыслом. Долго я искал в армии единомышленника, или хотя бы просто похожего на себя человека, но он нашёлся сам и это не могло не впечатлить.
Я познакомился со Смецким Игорем своевременно донѐльзя, как раз Максим Филонов исчез из моей жизни. Вернее, я продолжал общаться с Максом, хотел ему помочь хоть чем-то, но он жил в другой роте, на вторых ролях, у нас не получалось общаться. Последний раз мы с ним как следует наговорились во время совместной прогулки. Ко мне приехала мама, я ушёл в увольнение и уговорил Максима отпроситься, типа ему надо позвонить домой. Изредка это можно было сделать. Филонов познакомился с моей мамой, мы часа два провели вместе, сфотографировались, я обещал Максу отдать одну фотку на память, что вскоре и сделал. Максим около месяца жил в четырнадцатой роте, а потом его перевели в Кремль и больше мы с ним никогда не общались, хотя и обменялись адресами.
Тем временем мне пришлось тесно познакомиться с молодёжью, хоть и не хотелось. В моём взводе был один, явно претендующий на роль уверенного в будущем, пара откровенно убогих недотёп, несколько середнячков и один странный тип, Дима Усолкин. Он был высок ростом, довольно крепок телом, наивно-обиженное выражение не сходило у него с лица, а в голове жили вдохновенно-патриотический настрой и инфантильно-восторженные мысли. Саша мне не нравился, я опасался, что он может что-то выкинуть. Читателю может быть непонятно, откуда у меня взялись опасения? Что за озарение такое? Всё просто: в первом полугодии я жил в одной роте с Джигитом, который был похож поведением на Усолкина, в Купавне я знал ребят, калечивших себя, или чудивших по-всякому и все эти ребята были такими: вдохновенными, инфантильными, наивно-обиженными. Конечно, не каждый из таких парней совершит что-то неприятное, тут много зависит от обстоятельств, душевных качеств и значения всего этого для человека.
Единственный раз за весь второй год службы я заступил на сержантский пост, размещавшийся около въездных ворот батальона. Мне не хотелось там стоять, но меня никто не спрашивал, поставили и всё. По большому счёту, можно было и на посту постоять, по сравнению с помощником, или начальником караула, у дежурного поста головной боли, ответственности было меньше, знай себе стой, гуляй. Мне не нравилось то, что пост был самый проходной из всех, располагался напротив входа в штаб батальона. Не зря здесь несли службу только сержанты. Спокойно отстоять там не получалось, вечно надо было подпрыгивать и принимать стойку «смирно», выполнять воинское приветствие, и докладывать доклады. Даже просто постоять, прислонившись к постовой будке, не получалось, потому что штабные офицеры смотрели в окна. И без того геморройное дежурство было окончательно убито звонком постового телефона, перед самой сдачей караула. Мысленно я был уже в роте.
- Дежурный первого поста, младший сержант Воробьёв, ¬- представился я.
- Воробей, - со мной говорил Давыденко, - как там тебе стоится, нормально?
- Да, пойдёт, - не зная, к чему клонит Саша, ответил я.
- Усолкин твой любимый, е..лан вонючий, вскрылся на «Хижине», в машине, когда ехали в батальон. Как тебе новость?
- Вены что ли порезал?..
- Ты сообразительный, сразу всё понял. Вроде не сильно, говорят, так, только кожу поцарапал, но, б..я-я, какой же геморрой тебя ждёт… Готовься. Командир роты, старшина, замполит, все бесятся. Считают, что ты виноват.
Как же сильно у меня испортилось настроение, этого словами не передать! Вскоре ко мне в караул пришёл командир роты, начал расспрашивать про Усолкина: как живёт, чем живёт, как настроение у него. Хорошо, что я всё это знал. Я уделял достаточно внимания молодым солдатам, часто расспрашивал о жизни на гражданке, вот только мало было от этого пользы. Виновником Усолкинской попытки суицида назначили меня, вытрепав все нервы и «наградив» каким-то там выговором, внесением чего-то там в личное дело. Мне на это было плевать, я слушал командиров и говорил про себя: «это вы, козлы, виноваты, на ровном месте развели дикую дедовщину, издевательства над солдатами и довели этого урода до имитации суицида!» Самое печальное, что так оно и было.
...продолжение следует